Внимание Афанасия Никитина привлекли именно своеобразные индийские войска султана. У них даже князь-военачальник был одет в одну фату на бедрах, дополнив ее разве что фатой на голове. Путешественник с интересом описал босых воинов в набедренных повязках, вооруженных мечами, саблями и кинжалами, копьями и сулицами (дротиками), со щитами или длинными прямыми луками.
На величину и прямизну индийских луков Афанасий обратил внимание благодаря их отличию от коротких и кривых, рекурсивных (обратно выгнутых в спущенном состоянии) луков, которыми была вооружена в то время вся мусульманская и русская конница. Рекурсивный лук, как нам известно, процентов на 30 эффективнее прямого. Однако Никитин вовсе не насмехается над отсталостью индийцев. Современные эксперименты доказали, что индийский (как и английский) прямой лук не только дешев и удобен для пехотинца, но дает бóльшую стабильность попаданий на дальнем расстоянии; он крайне эффективен при стрельбе крупных отрядов лучников навесом, по площадям. А именно в такие отряды объединялись местные лучники.
Чисто индийская практика применения боевых слонов, которых, по Афанасию, в войсках султана были десятки и сотни, также воспринималась русским путешественником без всякой иронии. С одной стороны, слоны были закованы в прекрасную золоченую сталь, вооружены клинками на бивнях и гирями на хоботах, напоминая средневековых рыцарей. С другой, сидевшие в беседках на их спинах хорошо защищенные воины имели не только луки и самострелы, но пушки и пищали, превращавшие боевых слонов в аналоги современных танков. Огнестрельное оружие, появившееся в Московской Руси менее столетия назад, при Дмитрии Донском, в одно время со Средней Азией, в Индии тоже стало вполне обычным, более того, высоко мобильным (этим не могла похвастать в XV в. ни одна европейская армия).
Афанасия Никитина нисколько не смущало, что люди в Индии были «черноватыми» или вовсе черными. Для русского человека иной цвет кожи был просто местной особенностью, как обычай одеваться в фату на бедрах. Он даже иронизирует над этим в рассказе, как его белая кожа казалась местным настолько экзотической и симпатичной, что чернокожие дамы были к нему особенно и чрезвычайно добры. Афанасий отлично понимал, что был в Индии «белой вороной». А «мужи и жены все черны, – писал он. – Куда бы я ни пошел, так за мной людей много – дивятся белому человеку».
Русский путешественник, в отличие от западных европейцев, не видел в цвете кожи ни малейшего противопоказания к интимным отношениям. Напротив, именно совсем «черноватые» дамы заслужили от него высокой похвалы[155]. Надо полагать, объективной, учитывая путь, который путешественник преодолел по мусульманским районам Центральной Азии с устоявшимся институтом «временного брака» (при порицании проституции), и по центральным районам Индии, с ее системой гостевых домов. Они назывались «дхарма-сала» (дом благочестия) или «пантха-сала» (приют для путников).
Дома эти строились в каждом городе, расстояние между которыми было невелико, в полдневный переход, и в придорожных селениях, а еще лучше – между ними, с конкретной целью избежать смешения пришлых (не только иностранцев) с людьми местной общины. Связано это было с высокой степенью закрытости индийского общества: семьи от общины, касты от касты, общины от соседей, всех от мусульманских завоевателей, а заодно и от всех вообще пришлых.
Так уж повелось, и коли через населенный пункт проходила крайне нужная и полезная дорога (хотя на ней разбойничали обезьяны и ползали полчища змей[156]), община вскладчину строила и поддерживала гостевой дом (или столько домов, сколько нужно путникам, чтобы переночевать). Строить такие дома было обязанностью правителей, и бывало они их строили (в своих столичных городах, например), но чаще всего возлагали эту задачу на общину. Какую-то часть беднейших путешественников приходилось кормить и давать им место для ночлега бесплатно. Это тоже стало обычаем, объяснимым тем, что расходы оправдывались отсутствием беспокойства от рыщущих по окрестностям голодных людей.
Обслуживались гостевые дома членами общины, которые должны были встретить гостя, разместить, поить-кормить и спать уложить, следя, чтобы он, кроме гостевого дома со двором, никуда не ходил. В местных источниках мы не видим, чтобы гостевые дома обслуживали только женщины. Но Афанасий Никитин был оптимистом, во всем видел приятное, и описал гостевые дома в виде рая с гуриями, где служат одни женщины, которые, надо полагать, все красивы и добры, хоть и не бесплатны: «В Индийской земле гости останавливаются на подворьях, и кушанья для них варят господарыни; они же гостям и постель стелют, и спят с ними. Хочешь иметь с той или иной из них тесную связь – дашь два шетеля[157], не хочешь иметь тесной связи – дашь один шетель». Впрочем, «много тут жен по правилу временного брака, и тогда тесная связь даром – любят белых людей».
155
По его словам, местные тоже больше ценили черных женщин: «Рабы и рабыни дешевы: 4 фуны – хороша, 5 фун – хороша и черна». Фуна – серебряная монетка вроде деньги.
156
Афанасий Никитин видел огромных змей даже на улицах столицы. Индийцы, кстати сказать, гремучих и очковых змей (индийских кобр) почитали, устраивали в их честь праздники и возводили храмы. Священными животными были и обезьяны, которых, как справедливо заметил наш купец, возглавлял «князь обезьянский» – бог Хануман.
157
Шетель – мелкая медная монетка Делийского султаната. Ее нельзя сравнивать с русской серебряной деньгой, стоившей и в московском, и в новгородском, и в тверском вариантах, разных по весу, намного больше. Московская и двойного веса новгородская деньга (на одной всадник с саблей, на второй с копьем) скорее сравнимы у Афанасия с индийскими серебряными монетками футой (