От всех этих сладких, радужных перспектив у рабыни окончательно закружилась голова. Однако голос Марты, которая, как открытую книгу, читала все ее мысли, неудержимым потоком пронесшиеся и отразившиеся на лице, неожиданно вернул служанку в грубую, будь она неладна, реальность:
— Так тебе, девка, нужно золото или нет? А то у меня нет времени тут с тобой долгие разговоры разговаривать. Мигом сговорюсь с той, которая не будет сидеть с раскрытым ртом и пускать розовые, мечтательные пузыри!
Все грезы рабыни о свободе, нарядах, брачном ложе, сотнике и последующем за ним неутомим молодом дружке тут же как ветром сдуло. Она поняла, что сейчас птица счастья, махнув на прощанье хвостом, вот-вот вырвется из рук. Молодая женщина суетливо облизала мгновенно высохшие губы и с подобострастием в голосе прошептала:
— Что мне надо делать, чтобы получить это золото? Говори. Я на все готова!
Спутница Яра, пробормотав: «Ну, родила наконец-то, гусыня!» — приблизила к ней свою голову:
— Сделай так, чтобы я смогла встретиться с твоей хозяйкой, блистательной Нафрит. Немедленно.
Рабыня ойкнула и непроизвольно потрогала отпечаток женской ладони, продолжавший алеть на ее оцарапанной щеке:
— Она сейчас совершенно не в духе. Рвет и мечет, постоянно бьет посуду, вазы с цветами и даже прислугу. Мне вот тоже досталось…
— А что случилось?
Служанка поманила Марту пальцем, чтобы та склонилась к ней поближе:
— Ее муж, наш Император, не хочет. Совсем. И дорогу забыл к их супружескому ложу.
Спутница Яра понимающе закивала:
— А-а-а… Я бы тоже вазы и посуду била. И не только их… Весь бы дом разнесла к Сешту так, что никому бы мало не показалось! Но мне все же надо встретиться с первой женой Повелителя, пусть она сейчас и зла, как степная гадюка, охраняющая свой выводок. Поэтому проводи меня, только тайно, до ее покоев. Тогда золото с приворотным зельем — твои.
Рабыня быстро протянула свою руку, на которой от нетерпения и жадности подрагивали пальцы, к Первой Матери:
— Давай сюда дехены, а потом я покажу тебе путь.
На ладони Марты появились три золотых монеты:
— Вот тебе половина. Когда доведешь до дверей в покои своей госпожи, получишь вторую и приворотное снадобье.
Служанка быстро схватила золотые кругляшки, попробовала каждый на зуб, как запасливый хомяк, засунула их за щеку, а потом решительно поднялась с края фонтана и прошепелявила:
— Шледуй ша мной.
Они быстро вошли в ту незаметную дверь сбоку дома, из которой ранее выбежала рыдающая рабыня. Потом сразу свернули в один из пустых, пыльных коридоров, прошли через ряд помещений для хозяйственных нужд, тоже безлюдных, и в конце пути вышли из неприметного проема рядом с высокой, красиво расписанной дверью. А за ней Марта тут же услышала грохот бьющейся посуды и площадную брань, которую использовали только дешевые шлюхи в самых отвратительных припортовых публичных домах столицы.
Служанка боязливо поежилась, робко указала спутнице Яра на дверь, а потом протянула к ней свою ладонь:
— Шлышишь? Ох, штрашно… Она шдесь, шмеюка… Чеперь жавай оштаток и не шабудь шелье, как обешала…
Марта сунула в руки рабыни три оставшихся золотых и небольшой сверток, вытащенный все из того же матерчатого узелка, из которого она доставала дивные чудодейственные шарики для стражников, охраняющих вход в гарем:
— Вот тебе твои деньги. Ты их честно заработала. Тот порошок, что в свертке, сыпь своему избраннику один раз в десять закатов Шу в вино на ночь. Но только одну, маленькую щепотку. После этого он станет без ума от тебя, а на других женщин и внимания не будет обращать. Но не перестарайся. Запомни — только одну маленькую щепотку. Иначе — он быстро сгорит, как свеча. А теперь иди отсюда и забудь, что меня видела. Если же начнешь болтать, то я обязательно побеспокоюсь о том, чтобы все узнали, что у тебя есть много золота… И здравствуйте тогда, геонские крокодилы. Все поняла?
Служанка энергично закивала головой с окончательно, по хомячьи раздувшимися щеками, после того, как она засунула за них еще три монеты:
— Вше, вше поняла. Не жура… Шпашибо…
Она быстро развернулась, и ее как ветром унесло в проем, из которого они только что вышли. Синий фламинго удачи остался в ее руках. Теперь рабыня спешила полностью использовать эту привередливую птицу, пока та не пришла в себя. Она торопилась к свободе — да поможет ей Бог Мудрости Тир понять, что ее свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека. Торопилась к сотнику Тахибу — да поможет ему солнцеликий Шу остаться без развесистых рогов в старости и суметь долго прожить, принимая снадобье Марты. Торопилась к званию жены — мир будущему праху других жен несчастного сотника, встретивших на своем жизненном пути соперницу, сумевшую не только выжить в гареме Императора, но и вырваться из него. Торопилась к неизвестному еще молодому сердечному дружку — да поможет тому также милостивый Шу, потому что молодость — это тот недостаток, который быстро проходит с годами, а ты вдруг оказываешься на месте сотника. Она торопилась к платьям, нарядам и обычной, не рабской жизни. Но разве ее можно осуждать за эту торопливость? Ей всегда можно было так мало, а требовали с нее так много…
Тем временем Марта, дождавшись, пока стихнут быстрые шаги рабыни, решительно отворила дверь, ведущую в покои первой жены Императора. Однако ей сразу же пришлось стремительно пригнуться, чтобы летящий прямо в лицо красиво расписанный, внушительных размеров цветочный горшок не врезался в лоб. Со зловещим шелестом выпущенного из пращи камня горшок, все же зацепив волосы на голове, пролетел мимо и с грохотом разбился о дверь. Спутница Яра одобрительно поцокала языком — мол, хороший бросок, так их, эти горшки, чего это они под горячую руку попадаются, сами виноваты, а потом подняла свой взгляд на метательницу садового инвентаря. В пяти шагах от нее, воинственно уперев руки в бока, гневным движением губ пытаясь сдувать падающую на левый глаз прядь непослушных, темных, как воронье крыло, волос, стояла первая жена Императора Нафрит:
— Я же сказала — пошли все вон! Вон!! Тебе что, плетей захотелось?!
Марта сделала да шага вперед и вопросительно подняла брови. Два женских взгляда: один — яростный, а другой — полупрезрительно-ироничный, немедленно столкнулись и стали ломать друг друга в бескомпромиссной схватке. Но, спустя всего лишь несколько ударов сердца, ярость в черных глазах Нафрит стала отползать, не в силах сопротивляться убийственной иронии, которую излучали один синий, как сапфир, а другой светло-коричневый, почти желтый, как топаз, глаза незнакомки. Первой жене Повелителя даже почудилось, что зрачки вошедшей к ней без разрешения женщины вдруг на мгновенье вытянулись в две вертикальные золотистые щели, и из них повеяло запредельным холодом чистой, перворожденной, совершенно нечеловеческой многовековой мудрости, которая прошептала странную фразу: «Все проходит. И это тоже пройдет…».
От этих бескрайне мудрых и в то же время бесконечно циничных слов, промелькнувших в причудливых глазах незнакомки, первая жена Императора, как бы пытаясь защитится от неизбежного, непроизвольно сделала шаг назад и теперь внимательно, даже с некоторой долей недоумения, оглядела вошедшую в ее покои женщину. Оглядела и ощутила ужас: ей вдруг показалось, что перед ней предстала НАСТОЯЩАЯ ИМПЕРАТРИЦА, которой она, пусть родовитая, но обычная мужняя жена, одна из многих на супружеском ложе Повелителя, абсолютно не чета. Предстала Властительница. Повелительница, по одному движению бровей которой ввергались и будут ввергаться в огонь, смерть и поругание громадные царства и бесчисленные народы. Напротив стоит та, ради снисходительного расположения которой мужчины ликующе идут на смерть, убивают и предают самых близких, даже собственных детей. Во славу которой строились грандиозные храмы, воспевающие запредельно-безумные телесные удовольствия, а скульпторы и художники считали свою жизнь полной и состоявшейся, удостоившись всего лишь милостивого разрешения изваять статую или написать портрет этой женщины — Владычицы. Стоит безгранично властная, безмерно древняя, вечно юная Вавилонская Блудница из другой реальности, которая через десятки тысяч лет вместе с Четырьмя Всадниками Апокалипсиса, пылая беспощадной яростью, поведет за собой армады отступников Архангела-Богоборца в ином мире на последнюю, решающую битву у горы Армагеддон против легионов аскетов Сына Плотника из Назарета. Низвергательница нравственных основ, даже не людских, Сокрушительница Божественных Заповедей и каменных Скрижалей, Сестра Лжи и Первородного Греха вседозволенности, существовавшего еще до осознания Бога семисвечника себя Богом, выглянула и тут же спряталась за личиной и серой, неприметной одеждой целительницы…