И эта сверхчеловеческая музыка сделала свое дело. Она приняла в свои объятия Императора, его трех жен, наложниц, всех гостей, музыкантов, слуг и рабов. Мужчины и женщины, присутствующие в зале, независимо от сословия оказались очарованы ею. Груди женщин в волнении вздымались, они тяжело дышали, глаза заволокло поволокой непреодолимой страсти. А некоторые из них, особо чувственные натуры, внезапно тяжело откинулись назад, так как эмоциональная буря, поднятая в душе этой музыкой, вызвала у них множественный, незатухающий оргазм. Мужские и женские тела в разных частях сада начали сплетаться в любовных объятиях, повсюду стали слышны стоны и хрипы. А музыка продолжала парить как темное облако над головой каждого, кто имел неосторожность сегодня явиться на пир к Повелителю.
Фенешиец же и его спутница, будто не замечая происходящего вокруг, продолжали играть. Очередной взмах трости, и зазвучала вторя струна неведомого музыкального инструмента, и вслед за ее звуком раздался голос второй флейты Марты. Это были голоса еще одного мужчины и одной женщины, которые присоединились к первым двум любовникам. Но не только их голоса. Блеянье, мычание, лай, рычание и к сладкому ужасу всех слушающих — музыка невообразимым образом начала передавать молчание мертвых с заросших белыми дикими тюльпанами полей в царстве смерти богини Эхаби. Магические звуки продолжали творить никогда не слышаное во всей человеческой ойкумене. Они рисовали звуковые образы любовных сцен, когда воображаемые персонажи, меняясь партнерами, предались телесным утехам. Все любили всех. Мужчины — женщин. Женщины — мужчин. Женщины — женщин. Мужчины — мужчин. Мертвые — живых. Живые — мертвых. Животные — людей. Люди — животных…
Яр и Марта, казалось, безгранично погруженные в творение этой фантастически сексуальной, и безгранично грязной мелодии, внезапно переглянулись совершенно спокойным, циничным взглядом. Марта глазами указала своему спутнику на барабан и бубен, которые лежали у ее ног. Яр кивнул и, продолжая извлекать волшебно-отвратные звуки из своего инструмента, сел рядом с ней. Они еще раз переглянулись и одновременно перестали играть. Наступившая тишина произвела тот же эффект на зрителей как ледяная купель для разгоряченного тела после омовения паром, которым пользуются далекие северные варвары на краю мира. Но ведь та ледяная купель служит только для того, чтобы оттенить сладость дальнейшего пребывания в жаре, испускаемом раскаленными камнями. И эти двое повели всех гостей дальше в жар. Но теперь в бредовый жар не только потусторонней мелодии, но и танца. В руках Яра оказались барабан и бубен, которые он прижал локтями к своему телу, а пальцы, продолжавшие быть похожими на паучьи лапы, ударили по их натянутой коже. Барабан застонал, ритмично зарокотал бубен и, полностью укутанная в несколько покрывал, поблескивая выкрашенными в фиолетовый цвет ладонями, позвякивая бубенцами на запястьях и на щиколотках, кося полуприкрытыми глазами, с кривой ухмылкой растопыривая пальцы, сверкая черным лаком ногтей, поводя бедрами, на площадку возле стола Повелителя вступила Марта.
Потом, через тысячелетия, если оно наступит это «потом», слабую тень танца этого существа на пиру Императора одни народы назовут «Танцем осы», другие — «Танцем Блудницы», а третьи — «Танцем семи покрывал» и цари будут за него отдавать кто половину державы, а кто голову пророка — предтечи. Однако, по странному стечению обстоятельств или чьей-то высшей воли, никто и никогда среди людей не вспомнит, кто и почему стал родоначальником этого танца. Но когда еще наступят те времена, да и настанут ли они теперь, после того, как эти двое появились в древней Империи Тукан…
Движения спутницы Яра своим совершенством и отточенностью отличались от движений прежде плясавших на этом месте рабынь из Димашка как золото отличается от позеленевшей меди, как тончайшая посуда Повелителя разнится от грубой миски из которой ест раб, как ночная туника из тончайшего «царского хлопка» принцессы отличается от дерюги, которую натягивает на себя портовая шлюха.
Непонятным образом отражение Марты возникло в центре каждого зеркала установленного в саду. Свет, испускаемый алебастровыми светильниками, из золотистого превратился в кроваво-красный, а над множеством запахов стал превалировать запах давно увядших цветов. Перед гостями, под потусторонние удары барабана и бубна, в зеркалах разворачивалась еще одна отвратительная сцена соития. Но теперь создаваемая не только звуками, но и движениями. Сцена, в которой у танцовщицы был еще один призрачный партнер, что еще больше подчеркивало необычность и страстность пляски. Невидимым партнерами плясуньи были то животное, то мужчина, то женщина, то нежить, то ребенок.
Вот, два коротких шага Первой Матери назад, невероятный изгиб тела, змееподобное движение руками и бедрами, у которых кажется нет костей и явно видно, как ее насилует зверь, готовясь растерзать, а она в приступе отвратительного удовольствия, танцем не просит, а требует ее убить, чтобы получить наслаждение от смерти. Затем всего один шажок вперед, резкий, повелительный наклон головы, угрожающий взмах руками, щелчок пальцами, отвратная ухмылка и теперь она насилует одновременно девственницу и девственника из зазеркалья, а потом убивает их, немыслимым образом научив всего за миг эти две невинные души радоваться небытию.
Ее тело, стряхивая с себя очередное покрывало, двигаясь в каком-то рваном ритме и показе запредельного, гадко-сладкого наслаждения совокупления с мертвыми, насилием и убийством, изгибалось так, как никогда не смогло бы изгибаться тело человека. Под закрытыми веками танцующего существа по имени Марта заполыхали янтарным огнем глаза, зрачки вытянулись в вертикальную черту и в них заплескалась жажда крови хищника вышедшего на охоту…
Восемь сторожевых леопардов, натасканных на охрану Владыки, не подпускающие к нему никого и никогда, внезапно поднялись со своих мест. Звери рыча, окружили Марту, готовясь защищать, признавая ее свои звериным чутьем выше Императора. Они признавали в ней настоящего вождя. Главу прайда, способную накормить стаю. Признавая существо, которое неизмеримо выше и старше людей. Они готовы были свои звериные жизни отдать за женщину, которую еще не рожденная религия в другом мире, параллельном этому, назовет Лилит. А Марта-Лилит продолжала свой танец соблазнения, насилия и смерти…
Упало последнее покрывало и вот теперь нагая плясунья, чарующими движениями соблазняет Адама из иной реальности, чтобы родить от него настоящих людей. Хозяев. Всемогущих, богоподобных, тех, кого Бог еще не появившейся религии семисвечника и шестиконечной звезды того мира, будет считать выше ангелов. Первых детей первого мужчины, истинных владык, а не тех слабых, тупых, хезуров, которых способны зачать Адам с Евой, сотворенной из его ребра и совершив первый в этом мире инцест, от которого, как известно, рождаются только уроды. И танец звал убивать этих никчемных уродов. Немедленно…
Пляска танцовщицы неудержимо влекла вниз, в самые закрытые глубины человеческого сознания, где, как известно, прячутся ужасные монстры. Звала туда, в багряную бездну жажды запретных наслаждений, призывая испытать то, что никогда не испытывал. Но коварно умалчивая, что за это придется платить цену, которую никто никогда не сможет заплатить. Танец звал в жажду недопустимых удовольствий, и давал освобождение-индульгенцию от любой морали, даже не человеческой. Он разрешал ВСЕ! От поедания родных детей до убийства Бога в собственной душе… Сестра Лжи, Мать Порока, танцевала свой танец-призыв к первородному греху вседозволенности…
Бой барабана из черного замирья, танец-призыв, запах увядших цветов, красно-кровавый свет светильников переплелись в немыслимый узор и тараном ударили не только по саду, дворцу Императора, но и непонятным образом разрастаясь как вездесущий ураган, по всем кварталам столицы Тукана. На каждой, способной отражать свет поверхности, в городе появилось изображение танцующей женщины, а прямо с неба несся грохот бубна в руке Яра. Люди в Хут-Ка обезумели. Повсюду, в бедных лачугах и в домах богачей, в храмах и притонах, улицах и кораблях в порту, в садах и площадях началась даже не оргия, а свальный грех в его первозданном виде.