Танец слонов. Из жизни индийских рабочих слонов Рассказ Р. Киплинга
Кала-Наг — что значит Черный Змей — сорок семь лет служил индийскому правительству всеми способами, доступными слону. Когда его поймали, ему уже минуло двадцать лет, следовательно, теперь ему было под семьдесят — зрелый возраст для слона. Кала-Наг помнил, как однажды на ею лоб наложили большую кожаную подушку и он вытащил орудие из глубокой грязи; это случилось во время афганской войны 1842 года, когда он еще не вошел в полную силу. Мать Кала-Нага, Рада-Пиари — Рада Дорогая, — пойманная в одно время с ним, раньше, чем у него выпали молочные бивни, сказала ему, что слоны, которые чего-либо боятся, неминуемо попадут в беду. И Кала-Наг скоро осознал справедливость ее слов, потому что, когда перед ним в первый раз разорвался снаряд, он закричал, отступил и штыки поранили ему кожу. Итак, не достигнув еще двадцати пяти лет, он перестал бояться чего бы то ни было, приобрел всеобщую любовь и стал считаться лучшим слоном правительства Индии; за ним ухаживали больше, чем за его собратьями. Работал он много: во время похода в Верхнюю Индию Кала-Наг переносил палатки, по двести пудов палаток сразу; однажды его подняли на судно паровым краном и в течение многих дней возили по воде; в неизвестной ему стране, которая называлась Абиссинией, где-то далеко от Индии, его заставили нести на своей спине мортиру; там, в Магдале, он видел мертвого императора Феодора; вернувшись вновь на пароходе в Индию, он, как говорили солдаты, получил право носить медаль, выбитую в память абиссинской войны. Прошло десять лет — Кала-Нага отослали в страшную страну Али-Мушед, где его собратья-слоны умирали от голода, холода, падучей болезни и солнечных ударов; позже его послали на несколько тысяч миль южнее, чтобы он таскал и складывал в громадные штабели толстые стволы индийского дуба на лесных дворах Моулмена. Здесь он чуть не убил молодого непокорного слона, отказавшегося выполнить свою долю работы.
Затем его увели из лесных складов и поручили ему вместе с несколькими десятками других слонов, выдрессированных специально для этой цели, помогать людям в ловле диких слонов в горах Гаро.
Кала-Наг имел полных три метра роста в плечах; его клыки были спилены так, что от них остались только куски в полтора метра; концы их были окованы пластинками меди, чтобы они не расщеплялись; тем не менее он мог действовать этими обрубками лучше, нежели любой не обученный слон своими настоящими, заостренными бивнями. Неделя за неделей диких слонов осторожно теснили через горы; наконец сорок или пятьдесят животных попали в последний загон, и большая опускная дверь, сделанная из связанных стволов деревьев, упала позади них. Тогда, по команде, Кала-Наг входил в эту полную фырканья и воплей ловушку, обыкновенно ночью, когда яркое пламя факелов ослепляло диких слонов, и, выбрав самого крупного, самого дикого обладателя больших бивней, принимался бить его и гонять, пока тот не затихал; люди же, сидевшие на спинах других ручных слонов, накидывали веревки на более мелких животных из стада и связывали их.
Среди приемов борьбы не было ничего не известного Кала-Нагу, старому умному Черному Змею, потому что в свое время он не раз противостоял нападению раненого тигра. Изогнув вверх свой мягкий хобот, чтобы спасти его от ран, он быстрым своеобразным движением головы, которое придумал сам, откидывал прыгающего зверя так, что тот боком взлетал на воздух; сбив же тигра с ног, он прижимал его к земле своими громадными коленями и не поднимался, пока вместе с последним порывом дыхания и воем зверя не покидала жизнь.
— Да, — сказал Большой Тумаи, погонщик Кала-Нага, сын Черного Тумаи, который возил его в Абиссинию, и внук Слонового Тумаи, видевшего, как Кала-Нага поймали, — да, Черный Змей ничего не боится, кроме меня. Три наших поколения кормили его и ухаживали за ним, и он увидит, как это будет делать четвертое.
— Он боится также меня, — сказал одетый в один набедренный лоскут Маленький Тумаи, выпрямляясь во весь свой рост.
Это был десятилетний старший сын Большого Тумаи, и, по местным обычаям, ему предстояло со временем занять место своего отца на шее Кала-Нага и взять в руки тяжелый железный анк[6], который стал совсем гладким от рук его отца, деда и прадеда. Он знал, о чем говорит, так как родился в тени, отбрасываемой громадным телом Кала-Нага; раньше, чем научился ходить, играл концом его хобота, а едва стал держаться на ногах, привык водить его на водопой. Кала-Наг не вздумал бы ослушаться пронзительных приказаний мальчика, как не подумал убить его в тот же день, когда Большой Тумаи принес коричневого крошку под клыки Черного Змея и приказал ему поклониться своему будущему господину.
— Да, — сказал Маленький Тумаи, — он боится меня.
— И мальчик важно подошел к Кала-Нагу, назвал его толстой старой свиньей и заставил одну за другой поднять ноги.
— Да, — сказал Маленький Тумаи, — ты большой слон. — И он покачал своей кудрявой головой, повторяя слова своего отца. — Правительство может платить за слонов, но они принадлежат нам, магутам[7]. Когда ты состаришься, Кала-Наг, какой-нибудь богатый раджа купит тебя у правительства за твой рост и хорошие манеры, и тогда у тебя не будет никакого дела; ты будешь только носить золотые серьги в ушах, золотой ховдах[8] на спине и вышитое золотом сукно на боках и ходить во главе шествий короля. Тогда, сидя на твоей шее, о, Кала-Наг, я стану управлять тобой серебряным анком и смотреть, как перед нами бегут люди с золотыми палками, крича: «Место королевскому слону!» Хорошо это будет, Кала-Наг, а все же не так хорошо, как охота в джунглях.
— Гм, — сказал Большой Тумаи, — ты мальчик дикий, как буйволенок. Это беганье по шрам не лучший род службы правительству. Я становлюсь стар и не люблю диких слонов. То ли дело кирпичные сараи для слонов, с отдельными стойлами, с большими столбами для привязей, то ли дело плоские широкие дороги, на которых можно обучать животных! Не люблю я передвижных лагерей. Вот бараки в Кавнапуре были мне по душе. Рядом помещался базар, и работа продолжалась всего три часа.
Маленький Тумаи помнил кавнапурские слоновые сараи и промолчал. Ему гораздо больше нравилась лагерная жизнь, и он прямо-таки ненавидел широкие плоские дороги, с ежедневным собиранием травы в фуражных местах и долгие часы, во время которых ему оставалось только наблюдать, как Ка-ла-Наг беспокойно двигается в своем стойле. Маленький Тумаи любил подниматься по узким тропинкам, доступным только для слона, углубляться в долины, смотреть, как на расстоянии многих миль от него пасутся дикие слоны, наблюдать, как испуганные свиньи и павлины разбегаются из-под ног Кала-Нага, находиться под ослепляющими теплыми дождями, во время которых дымятся все горы и долины, любоваться превосходными туманными утрами, когда никто из охотников не может сказать, где он остановится на ночь, осторожно гнать диких слонов, присутствовать при их безумном метании, видеть яркое пламя и слышать крики во время последнего ночного загона, когда слоны потоком вливаются в огороженное пространство, точно валуны, падающие вместе с лавиной, и, понимая, что им не удастся убежать, кидаются на тяжелые вколоченные столбы, и тотчас же отбегают назад, испуганные криками, пылающими факелами и залпами холостых выстрелов.
В подобных случаях даже маленький мальчик приносит пользу. Тумаи же был полезен втрое. Он поднимал свой факел, раскачивал им, кричал изо всех сил. Но по-настоящему он веселился, когда слонов начинали выгонять из ограды кеддаха[9] и людям приходилось переговариваться знаками, потому что их голосов не бывало слышно. Маленький Тумаи взбирался на верхушку одного из дрожащих от напора столбов ограды; его выгоревшие от солнца волосы развевались, падая на плечи, и в освещении факелов он имел необычайный вид. Едва наступало затишье, как становились слышны громкие крики одобрения, предназначавшиеся для Кала-Нага и заглушавшие крики, топот, треск рвущихся веревок, стоны связанных слонов. «Маил, маил, Кала-Наг!»[10] «Дант до!»[11] «Самало, самало!»[12] «Марс, мар!»[13] «Арре! Арре! Ай! Най! Киа-а-ах!»[14] — кричал он. Дравшиеся Кала-Наг и дикий слон раскачивались из стороны в сторону, пересекая кеддах, а старые ловцы вытирали пот, капавший им в глаза, находя время кивать Маленькому Тумаи, который от радости извивался на верхушке столба.