— Жив! Жив!
VII
Мы перенесли Колышева и отправились в Дурт-куль — сначала на верблюде, потом на арбе. Он все время был без сознания. Так наша экспедиция и лишилась милого товарища. Я долго его потом не видел…
Рассказчик задумался. Спутники не мешали ему. Спустя минуту он медленно поднял голову и вдруг, спохватившись, сказал:
— Не пора ли нам?
Восток уже наливался ярким румянцем. Мохнатые лапы, тянувшиеся из темноты, снова стали ветками. От теплины пахло отсыревшими головнями.
Охотники быстро поднялись, взяли ружья и отправились к реке, чтобы захватить зорю. По дороге спутники Иосифа Ивановича попросили его закончить рассказ. И тот продолжал.
…Я много потом охотился, много объездил мест. Когда мы возвращались в Дурт-куль, мы не думали уже найти Колышева в живых после тяжелого пути в арбе. Въехав в город, я прямо на Дельфине, никуда не заезжая, направился к больнице.
— Жив, — спрашиваю, — Колышев?
— Жив, — говорят.
Я быстро вбежал. И какая же была встреча! Я так и кинулся к нему. Мы обнялись по-братски.
— Выжил, — говорит он мне. — Только теперь, Юз, я полный инвалид. Пять ребер, брат, вырезали, и обе ноги не действуют.
И рассказал.
— Тогда, — говорит, — как вошел я в тростник, фазанов попадалось мало. Убил только пару.
Это — те два выстрела, что мы слыхали первыми.
— Дошел до арыка, вижу — на том берегу тростник гуще, и оттуда стая за стаей вылетают фазаны. Низко так. Слетят к воде, напьются — и опять в ту сторону. Стрелять отсюда, думаю, нет смысла — все равно будут падать на том берегу. Меня охота разобрала. Дай, думаю, перейду. Вынул кинжал и начал тростник резать, чтобы через арык перебросить. Только это я как-то случайно повернулся и вдруг вижу: с того берега из густого тростника высунулась громадная голова — голова и передние лапы. Джул-барс присел перед прыжком и нацеливался в меня. Я бросился к ружью, но выстрелил, когда джул-барс был уже в воздухе. Больше, брат, я ничего не помню.
Ах, как я ему предлагал свою четырехстволку с пулями! Вы поймите — дробь на джул-барса! Я мерил джул-барсов — три метра почти, если вытянуть во всю длину с хвостом. И вес до шестнадцати пудов. А тут два заряда дроби… Вы понимаете — два заряда утиной дроби!
Но выстрел или огонь, очевидно, все-таки испугали джул-барса. Он на лету сделал конвульсивное движение и промахнулся: вместо того чтобы попасть на грудь своей жертвы, как обычно делают джул-барсы, он перелетел через нее. Но задней лапой все-таки задел по спине. Задел только — и от этого касательного удара Колышев перелетел через арык — метров на шесть — с развороченной спиной.
VIII
Желтый Глаз появлялся то тут, то там, перебегая иногда на десятки километров. Он был жесток и неуловим в борьбе. Он чуял, что его выслеживают, и всегда ловко избегал опасности. Долгие дни борьбы сделали его зрелым и хитрым. На группы врагов он не нападал, но и не упускал их из виду, и стоило одному из группы отстать, как он расплачивался за это своей жизнью. Немало уж двуногих корчилось под тяжелой лапой Желтого Глаза, не один раз перегрыз он трепетное горло своей ненавистной жертвы.
Так началось и в этот раз. Желтый Глаз выследил двуногих, которые расположились в редком тростнике. Вскоре один из них отделился и пошел вглубь. Желтый Глаз притаился по ту сторону арыка. Вот двуногий враг рядом, вот он по обыкновению начинает хозяйничать в зарослях — сбивает птиц, крушит тростники.
Гневным золотом вспыхнули желтые глаза, огненной ненавистью вскипело сердце звериное. Подполз Желтый Глаз к самому берегу, упруго сжал тугой лук тела. Бросок — и он в воздухе. Но прямо в глаза — огонь и гром. От острого укола дернулся кверху, задней лапой попал во что-то мягкое, живое и с яростью оттолкнулся. Впереди была непонятная тьма, вместо глаз торчали острые занозы — и Желтый Глаз заревел. Это был вопль отчаяния. Он слышал потом, как кричали его враги, очевидно преследуя его, и шел от них, натыкаясь на стволы и колючки. Он не мог понять, что сделал с ним враг. Отчего он не знает, куда и как двигаться? Желтый Глаз тер себе морду лапой, стараясь вытащить колючие занозы — ранки от дроби, и чуял кровь. Неуверенно и неловко тащился он в чащу. Хищники недоумевали, но по привычке отбегали в сторону.