— Это я уже понял, и что с этого?
— Ну что же вы, это же… Ой простите, я совсем забыл, что вы не местный. Давайте я вам покажу сейчас все на карте. — Ученый вытащил из кармашка халата маленькую бумажку, на которой крупными буквами было написано «Схема линий Новосибирского метрополитена». — Вот, ознакомьтесь. — Аркадий встал со стула и протянул бумажку.
Внимательно изучив карту, старик нахмурился и попросил продолжить.
— Теперь вы поняли, почему я в таком восторге? Все думали, что на той стороне никто не выжил, а оно вон как оказалось. В общем, мы, наверное, месяц с ними общались, я рассказывал, какая тут у нас жизнь, они, какая у них. Выяснилось, что все у них плохо. Стенки трещат по швам, туннели обрушаются, продовольствия на всех не хватает, радиация даже на станции присутствует, твари различные с поверхности часто нападают и т. п. У нас потом связь оборвалась, но не в этом суть дела. У них каким-то чудесным образом на станции оказался жидкий азот! Я еще тогда поклялся, что попаду туда. У меня уже есть готовый план, как пробраться до Речного вокзала, а там на одной из лодок пересечь Обь.
— И что же вам мешает, Аркадий?
— Я не могу. На первом же посту Дзержинской линии меня расстреляют за, якобы, «предательство».
— А что же вы такое сотворили?
— Ох, это уже совсем другая история…
Глава 7. Гнетущая ноша
Спустя месяц пребывания на Кровавом проспекте ничего не изменилось. Каждый день все заключенные шли на работу. В середине дня к Александру Михайловичу подходил какой-то человек, интересовался его самочувствием и уходил. К вечеру заключенные возвращались и ужинали, после чего ложились спать. Разговоры с Шивой перестали быть чем-то особенным, и когда он приходил с работ, то все так же закуривал сигарету и рассказывал всякие байки. Единственное, что старичок подмечал — это то, что многие люди не возвращались с работ обратно в клетки, а на их места приводили новых.
Жизнь под землей совсем не радовала старичка. Ему не хватало свободы и в прямом, и в переносном смысле этого слова. Клетка была слишком тесной и сидеть в ней была одна сплошная мука. Пару раз его выпускали справлять нужду в канаву, но поскольку большую часть времени он проводил, согнувшись в три погибели, и на ноге был гипс, делать это было весьма трудно. Один раз он чуть даже не упал туда.
Однажды все изменил один случай. Когда надзиратели, как всегда выпускали заключенных, к Александру Михайловичу подошел какой-то не известный ему человек, и предложил пройтись с ним, на что старик покачал головой и кивнул на гипс. Через минуту подбежал мужчина, который каждый день интересовался его здоровьем и сказав, что кость полностью срослась, снял гипс. Шива был изумлен, когда увидел, этих людей и то, с какой вежливостью они обращались к его сокамернику. Выпрямившись в полный рост и опершись на обе ноги, старик направился за двумя незнакомцами. Идти было конечно же тяжеловато, но у Александра Михайловича это получалось не плохо. Внимательней разглядев незнакомца, он обнаружил, что тому было не больше тридцати лет. Одет он был в новое кожаное пальто, обвязанное поясом где-то на талии. Выражение его лица было твердым и непоколебимым. Мощные скулы и вечно хмурые брови, заставляли бояться этого человека и при возможности обходить его стороной. Приказав старику следовать за ним, он, плюс двое охранников, отправились куда-то в сторону станции.
Проходя между клетками, старик заметил, что некоторые заключенные уже стояли у канавы и кидали на Александра Михайловича косые взгляды. Одни в наглую ругались на старичка и на его конвоиров, в ответ, на что получали прикладом в живот. Другие просто шептались друг с другом и показывали пальцем. Все это старичку очень не нравилось и он старался просто не обращать внимания на этих людей. Однако почему они себя так ведут, что он им сделал, он всего лишь такой же раб, как и они. На этот вопрос у него пока не было ответа. Дойдя до последней клетке, перед Александром Михайловичем предстала следующая картина. Во весь туннель была огромная бетонная стена, вход через которую тщательно охранялся надзирателями. Перед тем как войти, у людей сопровождающих старика попросили документы, пока те доставали их, старичок наблюдал как всех, уже выпущенных из клеток, заключенных выводили совершенно в другую дверь, которая находилась по соседству с ним и еще более тщательно охранялась. Среди них были уже запомнившиеся лица: Шива, со своим шрамом, рыдающая женщина с маленькой девочкой и другие мужчины и женщины, сидевшие напротив его клетки. И тут в старика как молния попала. На него упал взгляд, который он не забудет никогда. Это был жесткий, пламенный, за что-то осуждающий с долей усмешки взгляд. Но прейдя в себя, Александр Михайлович понял, что это пацан, лет тринадцати-пятнадцати, одетой в поношенные джинсы и порванную курточку с эмблемой «Адидас». Волосы его были не понятного цвета и постоянно падали ему на глаза. Мальчик зачесывал их на бок, но они продолжали свое дело. Так простояв пару секунд, глядя глаза в глаза, дошла очередь мальчика, проходить в дверь, но его не пустили и приказали ждать рядом с остальными, кто не прошел отбор. Неужели это то о чем говорил Шива? Неужели их, не прошедших отбор, поведут заглаживать свою вину перед родиной кровью?! Но ведь среди них были те самые матерь с дочкой и другие женщины и совсем, на взгляд, хлюплые мужчины. Что если эти садисты надзиратели, посчитали их не годящимися для работ и пустят их в расход. Старик уже хотел сделать шаг вперед и спросить куда их ведут, как в его телогрейку вцепилась рука незнакомца, освободившего его. У того уже проверили документы и весь конвой пропустили через бетонное заграждение. Чем все закончилось с «избранными» старик так и не увидел. Перед ним открылось то, чего он уже много лет не видел. Прямо возле его ног была бетонная лестница, заворачивающая прямиком на платформу. А на самой платформе… для старичка это не поддавалось описанию. Свет, работающий в режиме экономии, создавал довольно уютную обстановку. Отполированные до блеска стены делали эту обстановку еще более уютной. Поднявшись по лесенке, картина вообще перестала быть реальной для Александра Михайловича. За прямоугольными столами, расставленные вдоль краев платформы, сидели и мило беседовали те люди, что через день мучили и издевались над заключенными. Вид у них был довольно опрятный и так сказать свежей. Стола было только два, а дальше виднелись аккуратно построенные бетонные лачуги с возвышающимися до потолка деревянными надстройками. Из далека доносились громкие разговоры, хохот и ароматный запах свинины, уже успевший разлететься по всей станции. Прямо угадав, старик увидел, как из дальнего конца платформы бежала довольно крупная женщина, с большой дымящейся кастрюлей какой-то еды в руках. Вот она, цивилизация! Старик так давно ее не видел, что уже совсем забыл, как она выглядит. Но что же получается, с одной стороны бетонного заграждения люди умирают от голода, радиации и злостных людоедов, а с другой живут со всеми удобствами и комфортом?! Что же это за люди, фашисты что ли? «Сами живут, а другим житья не дают» — Как говорил отец Александра Михайловича. Это не люди, это звери и все описанное Шивой стало реальностью.