ги, поднятые упавшим аллозавром, окатили его неудавшуюся жертву. Не успела самка перевести дух, как услышала испуганный рев своего друга: повернув голову, она увидела, как его голова стремительно скрывается под водой, словно что-то - или кто-то - тащит его вниз. Все, что последовало за этим, произошло так быстро, что у нее не было возможности ни отойти от берега, ни даже подняться на ноги. Острые когти вцепились ей в спину и с силой рванули, утягивая ослабевшую от боли и испуга самку в озеро. Раскрытое в захлебнувшемся крике горло тут же наполнилось водой. Аллозавр, не желая быть утянутым на глубину, схватился за первое, что попалось на глаза, - спину старой приятельницы. Самка попыталась высвободиться из захвата, но проще было выдрать собственный позвоночник. В воде тут же разлилась кровь, и белое пятно света наверху сделалось розоватым. ... Но слишком рано было погибать. Могучая воля к жизни - та самая, что позволила ей пережить засуху, что заставила хозяйку озера справиться с незаживающей раной и что сделала бывшего владыку этих мест самым страшным хищником округи, - пробудилась в ней. Словно из нового источника силы влились в ее мышцы, и, отталкиваясь от воды ногами, помогая себе хвостом, юная самка устремилась наверх, где плескалось пятно солнечного света. Кровь, затемнявшая его, медленно расходилась по воде. Вес аллозавра, мертвой хваткой вцепившегося в ее спину, тянул вниз, а вместе с ним - вес невидимого хищника, что решил поживиться упавшим в воду детенышем. Загнутые когти так глубоко погрузились в плоть, что выдрать их казалось невозможным, и юная самка поднималась вверх, неся на спине и своего незадачливого друга, и озерного хищника. Оказавшись на мелководье, она уперлась ногами в песок и почувствовала, что вес, тянущий ее ко дну, уменьшился. Обитатель озера - возможно, тот самый фелидозавр, который покинул его в засуху, - все же сдался и отпустил свою жертву. Только почувствовав свободу, юный аллозавр тоже не стал задерживаться под водой. Самка ощутила, как загнутые когти покидают ее плоть, а в следующий миг оба вынырнули на поверхность, отфыркиваясь и жадно глотая воздух. Стремясь оказаться как можно дальше от озера, они выбрались на берег, раненые, но быстро воспрянувшие духом после того, как снова ступили на сушу. Юный хищник попытался было подойти к своей подруге, но та при первом же шаге в ее сторону бросилась бежать и остановилась только когда между ней и давнишним приятелем оказалась свирепая старуха-стегозавр. Хищник благоразумно не стал испытывать судьбу, но в крике, который он издал, самке почудилась досада. То, чего она не поняла ранее, теперь казалось кристально ясным: их дружба, прежде такая беззаботная, дала трещину. Нынче у ее товарища по играм были не только живой ум и отчаянное бесстрашие: у него были острые когти, быстрые ноги и челюсти с узкими загнутыми зубами. А еще - та самая осторожность, что приобретается только с опытом. Ей давно следовало его бояться. Но в этом уже не было нужды. На следующий день от мирного пережевывания папоротников самку отвлекли звуки, напоминающие начало ссоры между крупными животными. Она нередко видела, как выясняют отношения стегозавры, однако сейчас, похоже, действо происходило на берегу озера между хищниками. Природное любопытство, неоднократно дорого ей обходившееся, и в этот раз заставило самку оставить еду и осторожно отправиться на звук. Разумеется, она не собиралась появляться в поле зрения матери-аллозавра или кого-либо из ее детей, но не посмотреть, что за представление разворачивается возле озера, не могла. Как только аллозавры сделались видны, самка остановилась и с интересом принялась следить за ссорой хищников. Столкновения аллозавров были не так уж редки, особенно в засуху, однако до сей поры ей приходилось наблюдать только склоки между своими ровесниками, которые не могли нанести друг другу серьезных увечий и обычно ограничивались лишь выразительным рычанием. Когда же спор доходил до драки и видно было, что дело худо, мать вмешивалась и разнимала зарвавшихся отпрысков. Однако на этот раз все было по-другому, и разыгравшаяся ссора как ничто иное знаменовала окончившееся детство. Мать-аллозавр угрожающе ревела и хлестала хвостом при каждой попытке сына приблизиться к ней, словно не хотела больше терпеть его подле себя. Юный хищник поначалу не понимал произошедшей с матерью перемены, отступал на несколько шагов, шипел раздосадованно и зло, изгибал шею, словно готовясь укусить в ответ, - но не уходил. Долго так продолжаться не могло, и мать, не выдержав непонятливости отпрыска, сделала к нему широкий шаг и мощным толчком в бок повалила его наземь. На какой-то миг юной самке показалось, что хозяйка озера убьет сына, но хищница не спешила перегрызать ему горло. Она стояла так несколько мгновений, держа его шею под своей ногой, пока он не затих и не оставил попыток освободиться. Тогда мать отступила на пару шагов и снова издала угрожающий крик, чуть опустив голову. Кажется, только теперь до молодого аллозавра дошел весь печальный смысл положения. Он быстро поднялся на ноги и, огрызнувшись, начал отступать. Они еще обменивались короткими злыми криками, но расстояние между ними неуклонно увеличивалось, и, оказавшись достаточно далеко для того, чтобы мать могла его достать, юный хищник, наконец, повернулся к ней спиной и потерянно побрел прочь. Впереди его ждала непростая - и одинокая - взрослая жизнь. Семь лет спустя После того, как закончились дожди, приозерную долину охватило привычное безумие. Молодая самка камптозавра не раз была ему свидетелем, но в этом году могла не ограничиться ролью наблюдателя. Она достаточно подросла, и самцам предстояло бороться в том числе и за ее благосклонность. Раны, оставленные когтями аллозавра семь лет назад, зарубцевались. На их месте остались заметные шрамы, но, казалось, это явное свидетельство когда-то выигранной борьбы за жизнь вовсе не убавляло ей привлекательности. Однако сейчас молодая самка была не в том расположении духа, чтобы задумываться о продолжении рода. Ее чуть не убил хвост самца стегозавра, сошедшегося с соперником в ожесточенной схватке и не замечающего никого вокруг себя. Поэтому она стремилась уйти как можно дальше от всеобщего безумия, за которым было интересно наблюдать в детстве, но которое стало раздражать с годами. Как бы то ни было, на одного сородича она все-таки обратила внимание. Это был молодой самец, не сказать чтобы очень крупный, быстрый или сообразительный, однако настолько уверенный в собственной привлекательности и настолько наглый, что вызывал оторопь даже у самых сильных соперников. Чем-то он напоминал ее старого друга, изгнанного семь лет назад, может, поэтому и привлек ее внимание. Сейчас он обихаживал ту самку, которая в год страшной засухи первая откопала воду, и, судя по ее благосклонному клекоту, она не собиралась его прогонять. Понаблюдав немного за этой парой, молодая самка побрела к берегу озера, надеясь хотя бы возле воды отыскать спокойное место. Озеро так и не достигло прежних своих пределов после памятной засухи: небольшая скала, в тени которой прятались детеныши, одиноко поднималась из песка, словно молчаливое напоминание о суровых временах, которые им пришлось пережить. Водопой почти пустовал в этот день - не только потому, что обитатели долины были заняты другим, но и потому, что хозяйка озера на берегу увлеченно потрошила тушу огромного стегозавра - наверное, одного из тех несчастных, кому не повезло проиграть брачный поединок, зашедший слишком далеко. Запах крови бил в ноздри, и приближаться к хищнице никому не хотелось. Побродив немного по берегу и так и не найдя себе места, молодая самка отправилась обратно. Так, стараясь избегать сородичей и свирепых стегозавров, она шла все дальше и дальше, пока, наконец, не осталась в одиночестве. Беспокойство немного отпустило ее, но тоска никуда не девалась. Самка шла, бессмысленно переставляя ноги, не разбирая, куда держит путь. Не раз мать, да и сама жизнь пытались внушить ей мысль, что оставаться в одиночестве,