знимала зарвавшихся отпрысков. Однако на этот раз все было по-другому, и разыгравшаяся ссора как ничто иное знаменовала окончившееся детство. Мать-аллозавр угрожающе ревела и хлестала хвостом при каждой попытке сына приблизиться к ней, словно не хотела больше терпеть его подле себя. Юный хищник поначалу не понимал произошедшей с матерью перемены, отступал на несколько шагов, шипел раздосадованно и зло, изгибал шею, словно готовясь укусить в ответ, - но не уходил. Долго так продолжаться не могло, и мать, не выдержав непонятливости отпрыска, сделала к нему широкий шаг и мощным толчком в бок повалила его наземь. На какой-то миг юной самке показалось, что хозяйка озера убьет сына, но хищница не спешила перегрызать ему горло. Она стояла так несколько мгновений, держа его шею под своей ногой, пока он не затих и не оставил попыток освободиться. Тогда мать отступила на пару шагов и снова издала угрожающий крик, чуть опустив голову. Кажется, только теперь до молодого аллозавра дошел весь печальный смысл положения. Он быстро поднялся на ноги и, огрызнувшись, начал отступать. Они еще обменивались короткими злыми криками, но расстояние между ними неуклонно увеличивалось, и, оказавшись достаточно далеко для того, чтобы мать могла его достать, юный хищник, наконец, повернулся к ней спиной и потерянно побрел прочь. Впереди его ждала непростая - и одинокая - взрослая жизнь. Семь лет спустя После того, как закончились дожди, приозерную долину охватило привычное безумие. Молодая самка камптозавра не раз была ему свидетелем, но в этом году могла не ограничиться ролью наблюдателя. Она достаточно подросла, и самцам предстояло бороться в том числе и за ее благосклонность. Раны, оставленные когтями аллозавра семь лет назад, зарубцевались. На их месте остались заметные шрамы, но, казалось, это явное свидетельство когда-то выигранной борьбы за жизнь вовсе не убавляло ей привлекательности. Однако сейчас молодая самка была не в том расположении духа, чтобы задумываться о продолжении рода. Ее чуть не убил хвост самца стегозавра, сошедшегося с соперником в ожесточенной схватке и не замечающего никого вокруг себя. Поэтому она стремилась уйти как можно дальше от всеобщего безумия, за которым было интересно наблюдать в детстве, но которое стало раздражать с годами. Как бы то ни было, на одного сородича она все-таки обратила внимание. Это был молодой самец, не сказать чтобы очень крупный, быстрый или сообразительный, однако настолько уверенный в собственной привлекательности и настолько наглый, что вызывал оторопь даже у самых сильных соперников. Чем-то он напоминал ее старого друга, изгнанного семь лет назад, может, поэтому и привлек ее внимание. Сейчас он обихаживал ту самку, которая в год страшной засухи первая откопала воду, и, судя по ее благосклонному клекоту, она не собиралась его прогонять. Понаблюдав немного за этой парой, молодая самка побрела к берегу озера, надеясь хотя бы возле воды отыскать спокойное место. Озеро так и не достигло прежних своих пределов после памятной засухи: небольшая скала, в тени которой прятались детеныши, одиноко поднималась из песка, словно молчаливое напоминание о суровых временах, которые им пришлось пережить. Водопой почти пустовал в этот день - не только потому, что обитатели долины были заняты другим, но и потому, что хозяйка озера на берегу увлеченно потрошила тушу огромного стегозавра - наверное, одного из тех несчастных, кому не повезло проиграть брачный поединок, зашедший слишком далеко. Запах крови бил в ноздри, и приближаться к хищнице никому не хотелось. Побродив немного по берегу и так и не найдя себе места, молодая самка отправилась обратно. Так, стараясь избегать сородичей и свирепых стегозавров, она шла все дальше и дальше, пока, наконец, не осталась в одиночестве. Беспокойство немного отпустило ее, но тоска никуда не девалась. Самка шла, бессмысленно переставляя ноги, не разбирая, куда держит путь. Не раз мать, да и сама жизнь пытались внушить ей мысль, что оставаться в одиночестве, не имея никаких средств защиты, - плохая затея, что позволить себе одиночество могут только бронированные стегозавры, да еще хищники наподобие озерной хозяйки. Все было напрасно: уверенная в быстроте собственных ног, самка из раза в раз оказывалась далеко от стада - и до сих пор оставалась цела. Почти цела. Она остановилась и тупо уставилась перед собой, когда на землю прямо перед ней опустился маленький рамфоринх. Несколько мгновений они удивленно разглядывали друг друга, а затем птерозавр издал негромкий хрипловатый крик и пропал в зарослях хвощей. Стоило ему исчезнуть, как самка услышала злобное шипение у себя за спиной. Оглянувшись, она увидела четырех целюров, которые, видимо, охотились за рамфоринхом, но теперь потеряли его и уже видели перед собой ту, что помешала их охоте. Эти ящеры были вдвое или даже втрое меньше нее, и она никогда не видела, чтобы они нападали на взрослых животных. Мысль о том, что целюры не смогут ей навредить, пришла самке в голову вместе с мыслью, что она никогда не видела хищников вблизи. Единственным хищником, с которым она водила близкое знакомство, был юный аллозавр, а приближаться к его матери самка не решалась. Не подходила она и к целюрам, когда была детенышем, а когда выросла, почти их не видела. Охватившая ее тоска ненамного отступила, позволяя проявиться природному любопытству. Сделав шаг навстречу разозленным охотникам, самка потянулась к одному из них с намерением обнюхать это изящное злобное создание, но маленький хищник не оценил ее попытки. Прыгнув вперед, целюр вцепился острыми, как мелкие камешки, зубами ей в морду, и самка испуганно отшатнулась, тряся головой и пытаясь сбросить напавшего. Это оказалось непросто, а когда удалось, она была так перепугана, что тут же бросилась бежать, стремясь как можно быстрее оставить хищников позади. Первое время целюры еще пытались ее преследовать, видимо, решив изменить своим привычкам, но вскоре отстали - самка, охваченная страхом, этого не заметила. Она давно уже неслась через незнакомую местность, когда внезапно настойчивый голос внутри нее велел остановиться. Подчинившись, самка замерла на краю красной саванны, которой никогда раньше не видела и которая с первого взгляда вызвала странное беспокойство. Обширное пространство степи было почти голым: тут и там из земли, которая, казалось, никогда не знала дождей, поднимались небольшие красноватые скалы - словно клыки огромного чудовища, прорастающие из подземных недр. Между скалами виднелась редкая растительность, скрашивающая унылый вид красно-коричневой земли. Ярко-зеленые цикадеоидеи выглядели соблазнительно, однако самка ни за какое угощение не ступила бы на эту землю: внутренний голос, обычно молчавший, сейчас предупреждал об угрозе - и, видимо, не зря. Оглушительный рев пронесся над саванной - самке показалось, что он раздался прямо над ее головой, и на несколько мгновений она обмерла от страха. Однако рядом никого не было, и осторожно, стараясь не выдать себя случайным звуком, самка ступила за одну из красных скал. Именно здесь ей открылся вид на то, о чем предупреждала доселе молчавшая осторожность. Она увидела огромного ящера, коричнево-красного, как и его зловещее владение. Он был больше и страшнее всех хищников, которых ей когда-либо доводилось видеть, больше даже озерной хозяйки, ужаснее которой - самка была уверена - не нашлось бы животного на земле. У него не было алых надбровий, как у матери ее друга, очевидно, он не был аллозавром, и почему-то с этим новым хищником ей знакомиться не хотелось. Ей повезло, что ящер, находящийся от нее в паре десятков шагов, не заметил присутствия постороннего. Тому было три причины. Ветер дул от него и мешал учуять самку. Он стоял к ней боком, и было заметно, что на испещренной шрамами морде отсутствует левый глаз - чудовище не могло ее увидеть. И, наконец, он был занят, как были заняты все в дни брачной поры. Его подруга имела с ним мало общего: алыми надбровьями она больше напоминала хозяйку озера и уступала самцу в размерах, по меньшей мере, в по