Выяснилось, что у местных охотников, как и у любых умных людей, здесь всё неплохо продумано. В полумили от пристани они ещё давно построили на случай подобных предвиденных обстоятельств надёжный сруб, где и крыша над головой была, и какой-никакой запас провизии. Если с Бьярки ничего не случилось, он не иначе как там. Предположение себя оправдало. Наше приближение, несмотря на сгущавшиеся сумерки, не осталось незамеченным, и из притулившейся среди сосен избушки навстречу нам вышел невзрачного вида человек с ружьём наперевес. Завидев дочь, бросившуюся ему на шею, он ловко перебросил ружьё за спину и распахнул меховые объятья. Потому что одет он был по-настоящему, не то, что мы, во всё меховое и тёплое. Радость свою по поводу нашего появления он, разумеется, утаил в бороде и усах, которые у него были на удивление ухоженными. На вопрос дочки он утвердительно кивнул и признался, что потерял лодку по собственной глупости и неосторожности, не рассчитав силы поднявшегося в одночасье урагана.
Когда мы вошли в сруб, я сразу заметил приставленный к стене деревянный чурбан из цельного пня, к которому уже были прилажены верёвки. Судя по нему, Бьярки, ни на кого не надеясь, готовился добираться до дома вплавь. Струганный пень должен был послужить ему своеобразной страховкой, не позволявшей усталому пловцу утонуть. Между тем Василика оживлённо поведала отцу про то, как всё вышло, о своём провидческом сне и моём своевременном появлении. Она умолчала, правда, о том незначительном обстоятельстве, что Лукас до оплаты вовсе не собирался спасать товарища, но главное было сказано, и голубые глаза охотника с интересом остановились на мне. Я представился и, как мог короче рассказал то, что мои спутники уже знали. Добавил я и о том, что история про обнаружение пещеры мне знакома, во всяком случае, одна её версия. Казалось, Бьярки не очень понравилось, что у его дружков оказались настолько длинными языки, чтобы завлечь в их края человека с юга. Я теперь отчётливо видел, что передо мной один из тех представителей старого поколения, который не слишком радуется наступлению цивилизации и предпочёл бы, чтобы его, равно как и всю нашу Фрисландию, оставили в покое. До моих туристических чаяний ему не было ровно никакого дела, а появление новых людей связывалось у него исключительно с неизбежными затруднениями в охоте. Я хотел было его заверить в полной необоснованности сомнений и своём полном понимании ситуации, но тут в наш разговор вмешалась Василика. Она скинула с себя всё лишнее и теперь в одной длинной рубахе сидела на корточках перед горячим очагом, над которым исходили парами наши мокрые вещи.
– А я бы хотела туда сходить, если погода переменится, пап. Мне кажется, там в гробу что-то такое есть. Вы его неправильно открывали. Вот и Тим не против, правда, Тим?
Я горячо согласился, понимая, что моего «не против» слишком мало, чтобы сдвинуть не только плиту, но и двух бывалых охотников, равнодушных к детским забавам. Кому улыбается переться невесть в какую даль лишь затем, чтобы утолить любопытство восторженной девушки и нежданного гостя? Вообразите моё изумление, когда Бьярки не просто согласился исполнить блажь дочери, но и признался, что его самого сильно туда влечёт. Неудобство заключалось разве что в Лукасе, который был связан с нами своей лодкой, однако тот настолько проникся благодарностью к Василике за то, что та не заложила его при отце, и так горел желанием очистить совесть перед невольно брошенным на произвол судьбы и стихии другом, что охотно согласился к нам присоединиться.
– Я ещё по пути сюда обещал твою дочку туда сводить. Если, конечно, погода позволит…
Пережидать дождь молча и на голодный желудок – хуже не придумаешь, так что Бьярки выпотрошил на стол содержимое своего мешка, поснимал с полок несколько банок с компотом, вынул из подпола яиц, картошки, и на пару с Василикой принялся сооружать совсем не лишний ужин. Поскольку было уже хорошо затемно, мы единогласно порешили заночевать в тепле и сухости этой милой избёнки, а наутро действовать по обстоятельствам, и, ежели они позволят, сходить «медвежьей тропой», как выразился Лукас. В оставленном на берегу ялике он был уверен. Тем более кто в такую темень и под таким дождём, который безсильно бил по ставням, поплывёт в здравом уме обратно хоть милю, а тем более все пять?