— Что случилось? – спросил он.
— Карло, Карло…, — монах, похоже, потерял способность к нормальному общению.
Монтейро оставил несчастного в покое и двинулся по коридору в направлении кельи Карло, еще одного новичка на Побережье. Карло сослали сюда всего две седмицы назад. Монтейро не успел ни сдружиться с ним, ни выяснить, за что его сюда отправили.
Дверь в келью Карло была слегка приоткрыта. Монтейро заглянул внутрь. Под потолком в петле раскачивалось тело молодого монаха. Карло был мертв. Монтейро поскорее отвернулся. Выглядел повешенный преотвратно. Один только высунутый язык чего стоил. Монаха ему было не жаль. Митра самоубийц не привечает.
Монтейро уселся на пол напротив двери в келью несчастного и стал вспоминать свою жизнь.
Родился он двадцать три года назад в пригороде Кордавы. Его семья занималась разведением овец. Дело хоть и трудоемкое, зато прибыльное. И суждено было бы Монтейро стать знатным овцеводом, если бы не клятва, что дал его отец. Монтейро его не винил. Откуда он мог знать, что всё так сложится?
Однажды случилось будущей матери Монтейро сильно захворать. Привозил к ней муж и магов, и знахарей, но те в один голос говорили, что болезнь лечению не поддается. Оставалось только ждать. По словам лекарей примерно один из двадцати переносил хворь и выздоравливал. Остальные умирали. Тогда отец поклялся, что если жена его останется в живых, то он посвятит своего первенца Митре.
Мать выжила, а Монтейро отдали монахам. Жизнь в обитель казалось ему скучной и однообразной. Конечно, Монтейро верил в благодатную силу Митры, но в том, что богу от его послушания польза какая-то есть, сильно сомневался. Вслух он ничего такого не говорил. Понимал, что такую епитимью наложат, что мало не покажется.
Юноша с нетерпением ожидал момента своего двадцатилетия. В этом возрасте воспитанников стали перед выбором: принести обеты и постричься в монахи или уйти из монастыря. В обычной ситуации Монтейро без колебаний выбрал бы второе, но жизнь сыграла с ним злую шутку. За день до заветного срока в монастырь принесли тяжелораненую девушку. На неё и её спутника напали четверо разбойников. Парня убили, а девицу снасильничали и избили. Выглядела она плохо. Монтейро уже немного разбирался в строении человеческого тела и понимал, что девушка не жилец. Но в последний день своего пребывания в монастыре он решил сделать доброе дело. Всю ночь он истово молился Митре. К утру он еле держался на ногах и с трудом мог говорить, но девушка выжила. Монтейро просто не мог поверить в случившееся. Вот так на радостях он и принял постриг. Впоследствии он не раз костерил себя последними словами за это спонтанное решение.
Первый год своего послушания Монтейро честно пытался вжиться в образ примерного монаха. Вином не злоупотреблял, на девушек не заглядывался, все свободное время посвящал молитвам. Но чудес более при нем не совершалось, и молодой митрианец стал все больше и больше разочаровываться в своем выборе.
Его очень сильно угнетало отсутствие смысла в жизни. Он ничем не помогал другим и в свое удовольствие пожить тоже не мог. Если бы в один прекрасный момент его не стало, никто ничего бы и не заметил. Монтейро решил, что надо что-то менять. И он начал обучаться лекарскому мастерству. Зингарец прилежно осваивал науку, но монастырские книги были устаревшими. Больных, на которых можно было попрактиковаться, не хватало просто страшно. А становиться профессиональным целителем несварений желудка у Монтейро не было никакого желания.
Так науки отошли на второй план. Раз нельзя жить для других, можно немного пожить для себя. Неподалеку от монастыря имелись две небольшие деревушки. К местным девушкам Монтейро и повадился нахаживать. Лицом он был красив. Прямой нос, волевой подбородок, глубоко посаженные глаза. Успехом он пользовался немалым. Вот только не учел монах одну деталь. Тут сказалось отсутствие опыта мирской жизни. Парням сельским его бравые похождения пришлись не по душе. Монаха пытались бить, но он стоически терпел и снова лазил к девкам. Не понимал, что однажды просто прибьют и всё. Но деревенские греха решили не творить. Просто взяли да пожаловались отцу-настоятелю на чересчур бойкого монаха.
Монтейро выдержал тяжелый разговор. Настоятель очень доходчиво указал молодому зингарцу на всю глубину его заблуждений. После этого монаха заперли в келье и держали там два месяца на хлебе и воде. Монтейро сильно исхудал, осунулся. С лица исчез румянец. Знал бы он, что ждет его дальше, дням проведенным в заточении радовался бы, как последним.
Так получилось, что почти одновременно с Монтейро в немилость угодил и один из верховных жрецов Митры в Зингаре. Погорел он, кстати, на том же, на чем и молодой монах. Над жрецом устроили показательный процесс, по результатам которого его сослали на Побережье Стигии. Разумеется, одним ссыльным решили не ограничиваться. По стране развернули борьбу за чистоту морального облика слуг Пресветлого. Отец-настоятель долго спорил, не хотел отдавать Монтейро, говорил, что тот лишь глупый мальчишка, но в итоге был вынужден сдаться.
Так зингарец и очутился в этом чудесном прибрежном городе, где каждый второй митрианец неизменно сходит с ума и превращается в посмешище для заезжих пиратов. Монтейро был уверен, что если бы в Аквилонии захотели изменить сложившийся порядок, они бы изыскали средства. Но похоже, храму Митру, это было не надо. Зачем лишать себя такого замечательного места для ссылки неугодных?
— Что здесь произошло, сын мой?
Монтейро и не заметил, как к нему подошел монах лет шестидесяти, одетый в белую рясу. Отец-настоятель обители Митры в Сартосе.
— Карло повесился, — спокойно ответил зингарец.
— Несчастный, — сказал старый монах и заглянул в комнату.
Как и Монтейро, пробыл он там не долго. Тем временем коридор начал заполняться людьми. Весть «о Карло» распространилась быстро. Монтейро внезапно почувствовал раздражение. Он ценил людского общество, но сейчас эти обезопасившие себя от безумия монахи вызывали в нем лишь злобу. Он встал и направился к своей келье.
— Постой, сын мой, — окликнул его отец-настоятель.
Монтейро ничего не ответил, но подчинился. Старик взял его под руку и повел прочь от толпы.
— Тебе сейчас тяжело, я знаю, — сказал он, когда поблизости не осталось чужих ушей. – Но не надо озлобляться и отчаиваться. Слова о пользе молитвы – не пустой звук. Обязательно надо во что-то верить, иначе с тобой произойдет то же, что и с Карло.
— Митре нет дела до Сартоса, — сухо сказал Монтейро.
— Может быть — нет, а может быть – есть. Ты думаешь, что с тобой поступили несправедливо.
— Нельзя посылать людей на Побережье.
— Когда-то и я так считал. Сейчас мне кажется, что всё так, как и должно быть. Каждый, очутившийся здесь, рождается заново. И этот новый человек может избрать праведный путь. У него появляется шанс искупить свои старые грехи. Поверь, вскоре ты поймешь, о чем я говорю.
— Если не сойду с ума, — коротко отрезал Монтейро.
— Митра заботится и об этих несчастных, — сказал старик. – После смерти они обретут покой. Очисти своё сердце от страха и злобы.
— Это непросто, — тяжело проговорил зингарец.
— Я верю, ты сумеешь, — сказал отец-настоятель, отпустил локоть молодого монаха и поплыл по коридору в известном лишь ему одному направлении.
Монтейро размышлял над словами старика. В них имелось рациональное зерно. Искупление греха через блаженную жизнь или перерождение. Лучше всё-таки второе. Монтейро неспешно пошел в сторону молельни. И впрямь надо бы чем-нибудь себя занять. До окончания срока оставалось еще три дня.
На полпути зингарец почувствовал головную боль. Сначала он не обратил на неё внимания, решил, что от излишнего волнения. Но боль всё нарастала и нарастала. Вскоре Монтейро уже орал в полный голос, мир поплыл перед глазами. Он упал на пол и забился в судороге.
И вдруг взор зингарца вновь обрел ясность.
Он был не в монастыре. Монтейро огляделся. Он стоял посреди комнаты в незнакомом ему доме. Обстановка здесь была бедная. Несколько стульев, стол, глиняная посуда на нем. Окон не было. Зингарец пожал плечами и уже собрался покинуть помещение, как заметил сидящего в углу ребенка. Маленькую девочку.