Таким образом, исследователи, оспаривающие известный афоризм Ключевского: при Анне Иоанновне «немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка»[25], — разумеется, правы. Немцы «посыпались» в Россию гораздо раньше. Более того, именно при Анне их преимущества несколько поубавились: в 1732 г. было отменено упомянутое выше различие в жалованье между русскими и иностранцами вкупе с остзейцами. Процент же иноземцев в армии вырос не слишком сильно. В 1738 г. нерусских генералов и обер–офицеров было 192 из 515 (т. е. 37,3%). Во флоте их стало значительно меньше: в 1741 г. из 20 капитанов — 13 русские[26]. В 1722 г. из 215 ответственных чиновников государственного аппарата «немцев» было 30 чел., в 1740 — 28[27]. В 1731 г. правительство Анны Иоанновны установило в Шляхетском корпусе процентную норму для принятия «русских немцев» и иноземцев: 50 мест на 150 для русских[28].
Все так, и, конечно же, трактовка «бироновщины», характерная для позапрошлого века («это была партия немцев, захвативших, можно сказать, Россию в полон» — П. К. Щебальский[29]) страдает явным преувеличением. Но впадение в другую крайность — отрицание этнического конфликта между русскими и немцами в эту эпоху, дезавуирование понятий «русская» и «немецкая» «партии» — также не слишком продуктивно[30]. Во–первых, отмечая отсутствие роста процентного присутствия немцев в армии и госаппарате, борцы с «бироновским мифом» обычно игнорируют качественное усиление их влияния. «Немцы впервые оказались во главе ключевых гражданских и военных ведомств (Остерман — Иностранной коллегии, Миних — Военной; Курт фон Шемберг — горного ведомства; Карл фон Менгден в конце царствования Анны Иоанновны — Коммерц–коллегии). Кроме того, через новые созданные по их предложениям учреждения (Кабинет министров) — также во главе общегосударственных ведомств, руководивших Российской империей»[31]. (Не говоря уже об особой, формально не обозначенной роли самого Бирона и братьев Левенвольде). Во–вторых, совершенно неправильно полагать, что этноконфликт развивается исключительно на почве «национальной неприязни» как таковой, что ему якобы противопоказана «борьба личных самолюбий или каких угодно интересов», — они сопутствуют любому типу конфликтов и во многом их стимулируют. В-третьих, именно в период «бироновщины» немцы впервые стали играть при самодержавии ту роль, которая столь нравилась российским монархам, но была столь ненавистна русскому дворянству — роль «императорских мамелюков»[32]. В-четвертых, более высокий уровень привилегий тех же остзейцев по отношению к статусу русских дворян все же бросается в глаза. Ю. Самарин остроумно сравнил два государственных документа о вербовке на службу русских и остзейцев в 1734 г. В первом случае это выглядит так: «подтвердить новыми крепчайшими указами, чтоб все к службе годные недоросли и молодые дворяне сысканы и при армии, артиллерии и флоте определены были». Во втором — несколько иначе: «публиковать пристойными указами, чтоб в Лифляндии и Эстляндии из дворянства и купечества охочих в службу военную принимать»[33]. Почувствуйте разницу! Наконец, в-пятых, некоторые новейшие работы по данной эпохе скорее подтверждают факт существования «немецкой» и «русской» «партий».
Скажем, Н. Н. Петрухинцев, опираясь на обширный архивный материал, интересно реконструирует их борьбу в начале 1730‑х гг. По его мнению, с середины июня по декабрь 1730 г. «разыгрался основной раунд борьбы между русской знатью и новым окружением императрицы», последнее он именует «немецкой группировкой»[34]. Центром консолидации «антинемецкой группировки» сделался Сенат, в свою очередь, немцы тоже консолидировались и сумели расколоть противников, например, А. М. Черкасскому была навязана помолвка его дочери с Р. Левенвольде, который эту помолвку разорвал, как только победа немцев стала очевидной. А после смерти фельдмаршала М. М. Голицына (декабрь 1730 г.) «организованное сопротивление русской знати было в основном сломлено. Ее группировка превратилась аморфное скопление недовольных, неспособных к организованным действиям, продолжавшее сдачу позиций»[35]. Затем в 1731 г. последовали арест и суд над фельдмаршалом В. В. Долгоруким, сказавшим что–то нелестное в адрес императрицы, о чем последней доложили два немца — князь Гессен–Гомбургский и майор Альбрест. В 1732 г. под контроль «немецкой группировки» попали Военная (возглавил Миних) и Адмиралтейская (возглавил протеже Остермана и Бирона — Н. Ф. Головин) коллегии. Это знаменовало «полную победу» «немцев»[36]. И лишь только после нее между победителями начались внутренние распри, катализатором которых стал Миних, претендовавший на первую роль и настроивший против себя Остермана и К. Г. Левенвольде, а позднее столкнувшийся с Бироном. «Как господство немцев было приготовлено усобицею между способными русскими людьми, оставленными Петром Великим, так теперь падение немецкого господства приготовляется раздором, усобицею между немцами, которые губят друг друга»[37]. Не правда ли, история почти трехсотлетней давности очень напоминает события нашего недавнего прошлого — господство «семибанкрищины» в «лихие 90‑е» и «иудейские войны» внутри нее?
30
Напр.: «Никакой «немецкой партии» при российском дворе во времена Анны Иоанновны не было — было вполне очевидное преобладание иноземцев и среди них немцев в тех областях управления, военного дела и т. д., которые нуждались в коренном преобразовании; придворная и правительственная среда была ареной борьбы личных честолюбий или каких угодно интересов, но только не борьбы национальных элементов — «русской партии» во главе с А. П. Волынским (выдвиженцем Бирона) — с немцами» (
32
О феномене «мамелюкства» как одном из способов «оскопления» опоры централизованной власти, дабы первая состояла из людей или групп, «
34
35
Там же. С. 58. См. также у Соловьева: «Опала [А. И.] Румянцева [в начале 1731 г.] <…> произвела страшное раздражение против немцев. Польский посланник Потоцкий в разговоре с секретарем французского посольства Маньяном сказал: „Боюсь, чтоб русские не сделали того же с нецами, что сделали с поляками во времена Лжедмитрия, хотя поляки и не подавали таких сильных причин к ожесточению“. Маньян отвечал ему: „Не беспокойтесь: тогда не было гвардии, а теперь у русских нет вождя по смерти фельдмаршала Голицына“» (