- А что это за старая корова с Вами Николай? Жирнее не нашлось? Ой, я надеюсь не Ваша матушка? - тут же огрызнулась Дорофея, чем заставила рассмеяться Таисию, и часть толпы зевак.
- Бедное дитя, видно вы всю жизнь на скотном дворе провели, что кроме как со скотом людей сравнивать, и не способны? Грех на Вас такую обижаться, скорее в пору пожалеть.
Не сладка видимо жизнь, когда Господь такой несуразной внешностью наградил? Не позорьтесь милочка, а поищите свою судьбу где ни будь среди слепых.
Николай, я желаю кое что с Вами обсудить на той кипарисовой аллее. Юное недоразумение будем брать с собой? - зло съязвила Таисия, и по толпе зевак прокатилась волна смеха.
- Я ей не муж и не брат, но не гнать же мне бедного ребенка. А если она в беду попадет? Мне будет как то не ловко.- попытался он быть вежливым.
- Не переживайте Николай, с такой внешностью насильники ей точно не угрожают.- успокоила его Таисия, и как телка на веревочке, повела вглубь кипарисовой аллеи. Дорофея жутко рассердившись, зло сжала кулаки, топнула ногой, и прокричав очень неприличное ругательство, вернулась в паланкин.
Любислав просто ликовал. Пусть вся война с Дорофеей еще не была выиграна, а только битва. Но такое мощное орудие как Таисия, дарила ему надежду на победу. На мгновение ему вдруг стало жаль бедную влюбленную девушку, так как сам тоже страдает от любви. И он обратился к Таисии:
- Не слишком ли Вы сурово обошлись с этим бедным влюбленным ребенком. У нас на Руси просто не принято над убогими глумиться.
- Я с ней сурово? Побойтесь Бога Николай, я просто сама любезность. Даже свору собак на неё не спустила. Может, лучше вернёмся к поэзии? - игриво спросила его Таисия уводя в глубь аллеи.
- Наверняка у Вас Николай есть самые любимые. Будьте так любезны прочесть. Умоляю.- кокетливо попросила Таисия.
- Я военный моряк, и Вам может не понравиться, то что люблю я. Но как хотите, слушайте.- ответил он ей и прочел стихотворение знаменитого поэта:
- Кинжалы огня с моего языка срываются, как с кремня,
Приходит ко мне от разума то, чему не уйти из меня, -
Море! Бездонна его глубина, бьёт за волной волна,
Всю Землю и Семь Небес затопи - не вычерпать их до дна.
Я сам приказываю себе, - и если пора придёт
В жертву своё естество принести, такой, как я, принесёт! -
***
- Доколе, живя в нищете, бесславную долю
Ты будешь покорно сносить, - доколе, доколе?
Ведь если ты честь обрести не сможешь в сраженье –
То, чести не обретя, умрёшь в униженье.
Так, веруя в бога, лети с оружьем в руках:
Для гордого гибель в бою - как мёд на устах!-
- Как красиво и до чего же при этом грустно. А о любви прочтете?- спросила в задумчивости ромейка.
- Но только не про Розу и шмеля, слишком какие то детско - отроческие. Мне немного другие по нраву. - ответил он ей, и прочел сперва на арабском, а затем греческом языках:
- Непрошеным гостем пришла седина, окрасила кудри до плеч,
Уж лучше бы сразу в багряный цвет их перекрасил меч.
Исчезни, сокройся, сгинь, белизна, белее которой нет, -
Безрадостней ночи для глаз моих этот печальный цвет.
Разлука с любимой - вот пища моя, тоскою мой дух томим,
Ребенком я был, когда полюбил, а к зрелости стал седым.
Увижу чужого становья след - о ней расспросить хочу,
Увижу чужих, незнакомых дев - и сердцем кровоточу.
В тот день, навсегда расставаясь со мной, горько вздохнула она
О том, что душа нерушимо верна, а встреча - несуждена.
Слились наши губы, - и слезы мои стремились к ее слезам,
И, страх поборов, устами она припала к моим устам.
Сок жизни вкусил я из уст ее, - в нем столько живящих сил,
Что, если б на землю пролился он, мертвых бы воскресил!
Глазами газели глядела она, а пальцы, как стебельки,
Стирали струистой росы ручейки с ее побледневшей щеки.
Но мне приговор выносить не спеши, - любимая, ты не права,
Дороже мне твой приговор, поверь, чем вся людская молва.
Ты страхом охвачена, - этот страх не в силах и я подавить:
Но боль я скрываю в своей душе, а ты не умеешь скрыть.
А если бы скрыла, - сгорела бы вмиг одежда твоей красоты,
В одежду отчаянья так же, как я, тотчас облеклась бы ты.
Пустыми надеждами тешить себя не стану я все равно, -
Уменье довольствоваться нуждой душе моей не дано.
Не жду, что страданья и беды решат меня стороной обойти.
Пока я твердостью дум своих не прегражу им пути.
Жестокие ночи кляни, - в нищету меня повергли они,
Прости же оставшегося ни с чем, безвинного не кляни.