С ним конечно обсудили в каких я условиях с ним жить буду, чему меня он обучать обязан и раз пять в году я с братьями переписывалась и наши купцы будучи в Тмутаракани, захаживали посмотреть как я живу.
По началу всё было хорошо, наукам разным обучалась, свитки и книги интересные читала. Нянчился со мной мой муж, оберегал и баловал. Но вот когда я созрела для зачатия, и ждала, что он будет со мной нежен и ласков, он надо мной жестоко надругался. По лицу хлестал пока кровь из носа и губ не пошла, руки связал чтобы не царапалась, душил, по ногам и животу ногами бил так как я брыкаться пыталась.
Само соитие наше было жутко болезненным и отвратительным, взгляд его бешеным, как и запах дешевых распутниц, а ьак же омерзительный смех, во время которого он брызгал на меня слюной и даже чихал. Насладившись моим нежным телом, он дал мне этот перстень что я тебе подарила, вроде как традиция его рода дарить подарок, на память о первой ночи. Потом он правда сожалел, говорил что помутнение рассудка с ним приключилось, и обещал что больше такого не будет.
Ну что больше не будет, это я точно знала. Жалко что и первой брачной ночи тоже не будет. Я всё таки царевна Армении какая ни какая, а с Царевнами так нельзя. Заступиться за меня было не кому, и я стала высматривать приметы змеиного логова.
За два дня поисков я все же отыскала место спячки степной гадюки. Когда доставала её, она меня укусила, но так как всякие пакости со змеиным ядом обычное дело при царском дворе, детям правящей династии прививают устойчивость к яду змей с младенчества. От укуса гадюки у меня только голова чуток поболела и рука как бы онемела.
Потом я её носила под одеждой, согревая своим теплом, чтобы она снова не впала в спячку, и вкусно подкармливала мою подругу и защитницу. Когда дорогой супруг вновь возжелал моего юного благородного тела, уже было кому за меня заступиться, и когда подыхая он корчился в смертельных судорогах, то истово и глубоко раскаивался в причинённом мне зле.
Когда пришел срок, та гадюка умерла, а вот её детки стали моими любимцами и познакомились не давно с тобой. Они очень умные, преданные и красивые. - поведала Любиславу свою грустную историю Армануш.
У него сердце готово было разорваться от сострадания к этой женщине, даже захотелось её обнять и пожалеть. Артануш заметив это, залилась звонким смехом.
- Ну надо же. Я хотела вызвать совсем другие чувства, скажем уважение, восхищение тем как беззащитный подросток в трудную минуту сумел безвыходную ситуацию изменить в свою пользу с помощью змеи. Может внушить то что с выводком змей я стала более опасной, могущественной и уж точно не беззащитной. Но сострадание?
Это конечно весьма трогательный и милый порыв благородной души. Но я Вас мой юный друг прошу на будущее меня не жалеть. Это меня просто оскорбляет, точнее мою кровь. Что это за жалкая персона монарших кровей, весь смысл жизни на свете которой править народами, если она вызывает сострадание у окружающих? Просто нелепость какая то и только. Я на самом деле довольно опасна, хитра и коварна. Меня в этом городе побаиваются и на то есть веские основания.
Мои служанки видать совсем обленились, коли Вы их ласкам, предпочитаете беседу с женщиной на много старше Вас. Видимо кого то давно не пороли. - недовольно произнесла Артануш, и все прикосновения и движения девушек, будучи всё столь же нежными, стали более страстными и активными.
Царевна с улыбкой лёжа рядом следила за их действиями, что то тихо говоря на не знакомом её гостю языке и потягивала вино из рога, время от времени давая ему из него отхлебнуть.
Всякий раз испытав сладкое блаженство, умение девушек вновь и вновь возвращало Любиславу силы для соития с их прекрасными юными телами. Сердце колотилось, кровь кипела, а по телу разливалась сладкая истома, и ещё этот странный дым из жаровен резко обострял все ощущения. Перед глазами всё плыло, и он проваливался в небытие.
Когда Армануш привела Любислава в чувства, и угощала вином со сладостями, он чётко вспомнил что выяснил про змей, обиды, и что он идеально для чего то подходит, даже его награду договорились обсудить. Загадкой оставалось лишь одно, чего она от него хочет?
Когда Любислав осторожно поинтересовался, Царевна смеясь ответила что это ни столь важно, так как он давно уже на всё согласился, и намекнула о чём можно, а о чём не стоит даже Князю рассказывать. Тут он и вспомнил, что идя на Агору не помолился на образ Николая Чудотворца. Не иначе эта его оказия и привела к подобным плачевным последствиям.