Сперва, начала чуть ли не от зарождения жизни на Земле: про жизненный цикл бабочек, затем перешла к частностям и интересным фактам. Не забыла и мое любимое: о самой крупной ночной бабочке «Аттакус айтас», у которой размах крыльев достигает целых тридцати сантиметров! Ее даже с птицей путают. Верещу, показывая руками примерную величину.
Кивает, мол понял. Даже удивленный вид делает. Самому-то на ладошку эта бабочка. Млею и дальше тараторю о том, как некоторые бабочки преодолевают немыслимые расстояния. О вкусовых рецепторах у бабочек, что находятся на лапках, и поэтому, стоя на растении, те могут ощутить его вкус…
И так я проболтала, пока не поняла, что язык устал молоть, а инопланетянин уже перестал пылать интересом. Утомился?
Остановилась. Жду.
— Любишь красоту, но считаешь, что обделена, — говорит вдруг. — Но красота — это пыльца.
— Я уже поняла, — киваю, заладил про свою пыльцу.
Смотрю на две половинки синей бабочки. Положила до начала рассказа в сторонку. Там и лежит в травке.
— Человечка, найди листок, — приказывает, снимая перчатку.
В груди сердце бешено застучало. Без вопросов бегу к первой попавшейся ветке и срываю листок.
— Человечке не свойственна жадность? — Удивляется гигант за спиной. — Бери очень большой листок.
Лист лопуха что — ли?!
Нашла, самый крупный. В туалет захотел? Хихикнула про себя. Возвращаюсь. Смотрит на меня чарующе, глазами поедает. Иначе как-то. Уже не так высокомерно. Что-то в его взгляде изменилось кардинально. Теплее, роднее, ближе.
— Подставляй листок свой, человечка, — говорит мягко.
Как завороженная протягиваю лопух на ладошке. Он белую руку, что без перчатки, в кулак сжимает. И вдруг из кулака песок посыпался, блеском играя, будто серебряная стружка.
Горочка все больше и больше, ручке все тяжелее моей и тяжелее. На вид как сахарный песок тростниковый.
Остановился. Кивнул сам себе.
— Убирай пыльцу, человечка, — говорит с улыбкой. — Не переусердствуй.
Киваю, абсолютно ничего не понимая. Заворачиваю в кулек, просыпать жалко, будто алмазы в руках держу. Глаза мои горят, сердце замерло, что-то ценное дал. Важное, волшебное и из другого мира.
Неловкое молчание. Жаль его отпускать. Что бы еще спросить?! Вопросов море, но не решаюсь задать.
— Извините, что любопытствую. Кто вас предал? — Начинаю наглеть.
Вижу, что задумался гигант. На солнышке его кудри золотые переливаются, губы такие большие, пышные. Что-то в груди теплится, поцеловать его хочу. Но он словно по ту сторону мира, что разделен бездонной пропастью.
— Человечка видела схватку, — отвечает и снова смотрит так тепло.
— Вы та бабочка? — Тупой вопрос на языке вертелся.
— Дух Кселаны одна из форм, — отвечает витиевато. — Для человечки это — да.
— Их было больше, — выдаю.
— Ваш мир нашли одновременно, — говорит гигант ровным тоном. — Эрей и Мор. Сегодня была последняя битва сильнейших. И Мор преступил кодекс чести, обманул. Тем самым предал.
— Врагу изначально нельзя доверять, — вставляю свои пять копеек. — И это не может считаться предательством. Скорее военная хитрость. Их было больше…
— Мор предал Клесану, значит и меня, — говорит повышенным тоном. Ощущаю, как клеточки моего тела дрожат перед его нарастающим гневом. — Кодекс един, и это — слово Клесаны. Мор не дал биться по правилам. Мой приемник был вынужден уйти. Я проиграл, а ему не перешел знак клана Эрей. А значит мы, клан Эрей, вскоре сгинем.
Практически ничего не поняла. Но соорудила примерную версию: синие против зеленых, зеленые вероломно победили. Ну а дальше-то что?
— Что теперь?
— Теперь ваш мир принадлежит им, — выдает так горько, что у самой сердце начинало скулить. А я думаю, им, вам, какая разница. Вы все красавчики. Так стоп.
— В смысле? Нас приватизировали что — ли?! — Я уже борзею.
А гигант улыбается с горчинкой.
— Ваш мир уже на Поляне миров и имеет знак Мор.
В смысле — захвачен? Не знаю, не верится что-то. Вроде ничего не изменилось, солнце светит, птички поют, воздух тот же. Ни дыма, ни зарина с зоманом и виэкс — газом. Сирены не воют, самолеты военные не летают, уроды не бегают, роботы нас не истребляют, в клетки никого не сажают. Все как было, так и осталось.
— Ничего не изменится, — произносит утешающе, словно чувствует мой молчаливый вопрос. — Вскоре мы уйдем и оставим все, как есть.
— А можно узнать ваше имя? — Вдруг спрашиваю.
Гигант впервые нахмурился. Так страшно стало, отступила на шаг.
— Человечка смелая, раз спрашивает такое, — начал грозно, мурашки прокатились по моей спине. Дальше уже мягче продолжил: — Эрей Авель мое имя. Но человечке не нужно знать о нашем мире и обо мне.