- Вот ты и попалась. - Я легко хлопнул ладонью Анну по руке. - Я час назад с ней разговаривал. Она и слова не сказала о том, что ее мужа убили!
Анна улыбнулась.
- Господи! Да она боится! Я именно от нее и слышала, что его убили.
Я сидел, сбитый с толку.
- Поэтому я и говорю: вы ничего не знаете о здешних трагедиях! Сколько людей гибнет! И все тихо! Все списывают на несчастные случаи! Не молчат у нас только мертвые.
Я снова вспомнил жену: речь ее была удивительно образной. Сложись обстоятельства иначе, Лена могла стать популярным телеобозревателем или видным общественным деятелем. Видит бог, я испытал бы чувство удовлетворения и гордости за нее. Мне же для жизни требуется, видимо, простая женщина. Как Анна Мурадова.
- Не знаю. - Я замолчал. - Для начала мы должны снова вместе поужинать. Шашлык "Дружба", я надеюсь, поможет нам во всем разобраться.
- Меня ни для кого нет, кроме прокуратуры бассейна, - предупредил я Гезель.
Весть о том, что водный прокурор предписал немедленно приостановить новую установку, вызвала мощный противоречивый взрыв общественной активности. Наш телефон буквально разрывался от звонков.
- Со всеми делами, Гезель, переключай на Балу!
Моего молодого помощника никто пока в городе не принимал всерьез, кроме случайных посетителей и младшего чиновничьего аппарата.
- Гезель! - сказал я. - Пожалуйста... Когда жена Умара Кулиева вернется, заведи ее под каким-нибудь предлогом к нам. Я хотел бы с ней еще поговорить. Но так, чтобы никто не мешал.
- Это легче простого... Мы ведь ходим с ней на курсы стенографии... Напоминая о курсах, Гезель ненавязчиво давала понять, что я могу помочь ей поупражняться в качестве стенографистки.
- А что с Гусейном? - Я уже несколько дней не видел своего следователя.
- Сейчас звонил. Меньшую сегодня не повели в садик...
- Есть еще новости?
- В основном только спрашивают ... когда вы будете...
Узнав, что водный прокурор отсутствует, абоненты Бале не перезванивали - все же некая картина события понемногу вырисовывалась.
Кудреватых не решился открыто нарушить прокурорский запрет и, по одним сведениям, капитулировал. Это давало ему возможность списать на меня все огрехи с выполнением плана во втором квартале. По другим сведениям, слухи о капитуляции не имели под собой никакой почвы и делалось это для активизации против меня общественного мнения: невыполнение плана грозило потерей премии за полугодие и исключением комбината из списка предприятий, представленных к награждению знаменем ВЦСПС.
Один раз я хотел взять трубку, но не успел - Гезель появилась в дверях и сказала:
- Какое-то ЧП в заповеднике... Сейчас приедет директор... "Ответный удар не заставил себя ждать..." - подумал я.
Сувалдин буквально вбежал в мой кабинет - быстро, насколько позволяли ему костыли:
- Вам уже доложили об этих зверствах? Именно зверствах! Иначе это нельзя назвать!
У него были голос и лицо человека, побывавшего в аварии и внезапно лишившегося всех своих близких.
- Садитесь, пожалуйста.
Он сел, бросил на стол шляпу и бинокль.
- Кто-то разбросал отраву по территории заповедника. Это - конец качкалдакам... - На него было больно смотреть. - Мерзкое, бессмысленное истребление... Птице этой только и надо-то от нас - чтобы ей не мешали спокойно кормиться! Набрать сил для длинного перелета. Подлое убийство слабых! Кто заведомо не может за себя постоять... - Он всхлипнул.
- Много птиц погибло?
- Очень! Качкалдаки, они как дети! Они же не знают, что человек самое страшное животное, какого надо бояться. Я сам виноват, я их к этому приучил!
- Каким образом яд попал в воду?
- Это сделано с парома. Связь хорошо налажена. Восточнокаспийск не зря называют Малый Баку. Вы не знаете, когда возвращается секретарь обкома?
Я слышал, что Митрохин в Москве, на каких-то совещаниях, - об этом по телефону в дежурке говорил Агаев.
- В конце недели. - Постепенно мне удалось его если не успокоить, то хотя бы отвлечь. Пару раз он даже улыбнулся.
- Вы давно здесь живете? - поинтересовался я.
- В Восточнокаспийске? - У него был мягкий раскатистый голос, неторопливая речь, совсем не похожая на быструю, лишенную индивидуальности речь юристов. - Всю сознательную жизнь. Хотя начинал, как и вы, на том берегу...
Он снова заговорил о своих подопечных:
- В Красной книге записано: "Каждая нация перед лицом мира несет ответственность за сокровища своей природы". А нам говорят: "Мы не выполняем план, потому что птица поедает рыбу! Из-за нее пусты прилавки!"
Я тоже слышал об этом.
- Человек, к сожалению, опускается до своего биовида. Он подсознательно не допускает конкурента. Не хочет, чтобы кто-то еще питался тем же, что и он. А ведь говорить о вреде можно только в тех случаях, когда птица берет рыбу непосредственно у человека! То есть то, что человек создал сам, разводит и охраняет... Вы согласны?
Я был полностью с ним согласен.
- ...Бакланы и определенные виды чаек питаются и вредителями сельского хозяйства. Не только рыбой. Вы наверняка видели чаек на пахоте...
Его проблемы были так очевидны - бакланы, чирки, доверчивая птица качкалдак, которая без Сувалдина и его людей давно бы уже погибла.
- Вы кого-то подозреваете? - спросил я.
- Могу это сказать только вам... - Он заговорил сумбурно. - Это они... В отместку за сажевый комбинат. Я не политик, говорю, что думаю. Моя специальность - орнитология, там не надо хитрить...
Впервые я видел живого представителя этой редкой профессии. В сборниках военных приключений они фигурировали обычно в качестве кадровых иностранных разведчиков. Под предлогом наблюдения за птицами орнитологи следили за передвижением наших войск, а имидж чудаков, людей не от мира сего, служил прекрасной крышей.
- Это - за мою телеграмму в Москву о сбросе нефти. И за государственную комиссию, которая должна прибыть. Теперь они будут держать водоплавающих в качестве заложников...
Мы спустились к машине. Несмотря на костыли, Сувал-дин легко шагал впереди меня - высоченного роста, атлетического сложения. Джинсы, шляпа, первоклассная оптика и впрямь делали его похожим на кадрового разведчика, каким рисовались они на страницах шпионских книжек.