- Баларгимова знаете?
- Да.
- Много лет?
- С год или два... - Он говорил как о человеке, который ему мало знаком.
- Кем он работает?
- Проведен как электромонтер первого разряда.
- А в действительности?
- Используют на должности обходчика трассы магистрального кабеля...
Я усомнился - ориентируясь только на интонацию Рахимова.
- Существует такая должность?
- Вообще-то нет, но... - В чем его обязанности?
- Он должен обходить или объезжать участок магистрального телефонного кабеля... - Рахимов снова был не уверен. - Проверять трассу. Предупреждать, чтобы не производились земляные работы, где проходит кабель...
- Вы видели его на работе? Он помялся:
- Трасса большая!..
- Видели или нет?
- Не видел.
- Чем можно это объяснить?
- Не знаю. Может, это лучше Сабиров знает.
- В конторе вы Баларгимова видели?
- Несколько раз. Он приходил к Сабирову.
- Зачем?
- Этого я не знаю. Может, зарплату получал.
- Вы сами выдаете зарплату?
- Да.
- Вам приходилось платить Баларгимову?
- Сабиров сказал, что сам ему отдаст. Взял себе платежку и деньги.
Мы подошли к выяснению весьма щепетильного для Рахимова обстоятельства.
- Две недели, как вы исполняете обязанности... В табеле Баларгимову ставите рабочие дни?
На моих глазах он почернел еще сильнее, а в щелочках глаз появились красноватые прожилки.
- Да. - Рахимов колебался. - Сабиров приказал ставить ему рабочие дни. Я ставлю...
В приемную кто-то вошел, о чем-то спросил моего секретаря. Рахимов обрадовался:
- Вот и Сабиров! Он знает...
Начальник связи - седой узкоплечий человек с тонкими губами и землистым лицом - оказался крайне неудобным свидетелем.
Вялым голосом Сабиров поведал мне, что вынужден был ввести должность обходчика магистрального кабеля, чтобы быстрее узнавать, где на трассе могло произойти повреждение.
Сабиров был медлителен. Я перегорал во время долгих его пауз, обдумываний, отступлений, экскурсов в производственную деятельность "Восточнокаспийскнефтегаза". Наконец я принужден был ограничить маневренность моего собеседника.
- Прошу вас точно ответить на мои вопросы. Все другие объяснения вы сможете внести в протокол собственноручно. Итак... Как оплачивался труд Баларгимова?
- По часовой тарифной ставке - сорок и четыре десятых копейки...
- Что это составляло в месяц?
- По-разному, - он заговорил чуть быстрее. - Шестьдесят и восемьдесят рублей...
- Плюс компенсация за неиспользованный отпуск?..
- Обязательно.
- Сколько за три года Баларгимов обнаружил повреждений кабеля на трассе?
Сабиров не мог припомнить.
- Сколько продолжался рабочий день Баларгимова?
- Он работал полный день, как все.
- Должен он был ежедневно являться в контору?
- Нет.
- Вы все равно ставили ему рабочий день...
- Да.
- И приказали Рахимову, чтобы тот тоже ежедневно ставил Баларгимову рабочие дни... Почему?
Сабиров не ответил. Разговор был, по существу, закончен.
Я составил протокол, из которого явствовало, что шеф браконьерской лодки семь-восемь часов ежедневно находился на трассе, выявляя и устраняя механические повреждения магистрального кабеля.
Сабиров подписал, не читая. В отношении к происходящему у него произошел неожиданный перелом, я ощутил его, заметив, что, подписав объяснение, он не делает попытки подняться и продолжает сидеть.
- Могут меня исключить из партии? - спросил он неожиданно. - И даже отдать под суд?
- Получение денег за работу, которая в действительности не выполнялась, - это хищение.
- А если меня к этому принудили?
- Кто? Назовите!
- Я не настаивал бы на вашем месте. Не хотите же вы ссориться со здешними властями! - Он смотрел зло. - Человек достаточно авторитетный. Вам тоже придется с ним считаться". Давайте так! Положим, что Баларгимов уже уволен. Вчерашним числом... А деньги я возмещу. За все годы. Займу и возмещу!
- Так не пойдет. Кто этот человек? Из милиции?
- Бураков тоже знал. А приказал не он. "Баларгимова Оформи к себе. Он будет числиться, а работать не будет. Все! Иди". - Тонкий голосок Сабирова словно набирал высоту и в конце сорвался. - Больше я ничего не скажу. Он член обкома. Депутат. Довольны?
На этом мы поставили точку. Точнее, многоточие. Я отпустил его.
Прозвенел телефон.
- Простите, у вас нет Эдуарда Гусейновича? - Женщина поочему-то искала Эдика Агаева по моему номеру.
Вежливый голос, знакомая интонация. Так разговаривали наши девочки, потом жены, с того берега, живущие за мужьями. Так могла спрашивать обо мне моя жена - стараясь не обременить своим обращением. Доверчиво, чуть стеснительно. Я не звонил ей уже несколько дней. Лена тоже мне не звонила. Ей передали, видимо, что я был и не заехал, сопровождая Баларгимова в Астрахань.
Особый кодекс семейных отношений позволял мужчинам того берега быть людьми относительно свободными - встречаться с друзьями, проводить время в мужских компаниях, бывать в ресторанах; с другой стороны, он обязывал относиться к женам строго по-рыцарски и, как самую малость, не только ежедневно возвращаться домой с цветами, но и отправляться по воскресеньям с огромными сумками на базар, делать закупки - то, чего я теперь был лишен. Женщины на том берегу на базар не ходили и даже не знали, что чего стоит.
- Эдуарда Гусейновича в прокуратуре нет, - сказал я.
- А кто со мной говорит? - спросила Агаева. Я назвал себя.
- Очень приятно, Игорь Николаевич. Это жена Эдуарда Гусейновича, Лора. Вы должны меня знать. Ваша Лена училась вместе с моей сестрой на улице Самеда Вургуна...
Я знал эту школу:
- И моя сестра там училась.
- Я ее тоже знаю. Она дружила с Милей Карахан из нашего дома...
При желании мы могли найти еще не менее десятка общих знакомых.
- Почему вы никогда к нам не зайдете? - спросила жена Агаева. Посмотрим видео. Посидим. Пленки, правда, не новые, но иногда кое-что попадается. Приходите.
Я положил трубку, весьма озадаченный. Звонок был неспроста. Похоже, Эдик Агаев вел со мной двойную игру.
Раздумывая, я вышел в приемную.
- Гезель! Я еду к соседке Баларгимовых, к Римме Хал иловой. Скоро буду.