— Мать моя! Вот это вздремнул!
Тихое утро занималось над Алейским болотом, невесомый, призрачный туман поднимался от темнеющих торфяников и таял в голубеющем небе. Луна в небе перекрасилась, покраснела, словно остывающий металл, и взялась синими пятнами окалины.
— Ирина! — крикнул Никита Иваныч и побежал к месту, где оставил вчера дочь.
Пробежав метров сто, он упал, угодив ногой в какую-то воронку, и тут же вскочил. Цепь воронок с размочаленной свежей травой и пузырями болотного газа тянулась к журавлиному островку…
— Напугает еще, — вслух сказал дед Аникеев и снова побежал. — А то и схавает — недорого возьмет.
Ирина сидела на раскладном стульчике перед этюдником покойная и счастливая. Щеки ее пылали, блестели глаза и подрагивали губы. Руки, до локтей перемазанные краской и торфом, сжимали пачку кистей, а вокруг валялись выжатые до капли, худые тюбики.
Дед Аникеев глянул на холст и отшатнулся. Уродливая, жуткая животина глядела на Завхоза грустными глазами. Тулово лежало на болоте, утопнув по брюхо, а змеиная головка на длинной шее выдавалась вперед и, казалось, высовывалась из картины.
— Ну и образина же! — сказал Никита Иваныч. — Зато как живой. Во сне увидишь — заикой останешься.
Ирина молчала. Журавли еще спали в гнезде, переплетя шеи и тесно прижавшись друг к другу.
— Он тоже — позировал? — спросил дед Аникеев, кивнув на холст.
— Да, с натуры, — устало сказала Ирина. — Пришлось усадить в такую позу, чтобы на полотне поместился.
— Плохо, — удрученно проронил Никита Иваныч, — терпеть не могу.
— Но ты же всегда хотел, чтобы как живые! — обескураженно воскликнула дочь.
— Да нет, нарисовано-то хорошо, без всполохов, — проговорил дед Аникеев. — Плохо то, что птица-то будто ручная сделалась. И Хозяин сам… Не Хозяин, а дворняга какая-то. Портрет дал с себя срисовать. Совсем худо… А сидячая птица — это разве птица?
Ирина со стуком сложила этюдник, отчего журавли в гнезде подняли головы и забеспокоились. Пронзительно закричали птенцы. В тот же миг глава семейства без разгона взмыл в воздух, а матка, оставшаяся возле детенышей, прикрыла их крыльями и угрожающе зашипела. Журавль в небе сделал круг и, крикнув, пошел в атаку на людей. Никита Иваныч заслонился рукой и стал пятиться.
— Ладно, — бросил он дочери, — жди теперь своего счастья. Говорят же: кто Хозяина увидит — тому счастье падает…
6.
Подходя к своей избе, Никита Иваныч услышал тяжелую бессвязную песню. Кто-то угрюмо орал хрипнущим голосом, со стоном переводя дух между словами.
— Никак, Иван Видякин напился, — сказал он Ирине. — Ишь, куролесит.
Но когда дед Аникеев вышел из проулка, то увидел шесть как попало стоящих бульдозеров с широченными гусеницами и самоходный экскаватор. Тут же из-под крайнего трактора вылез его, Завхоза, кобель Баська и, качаясь, направился к хозяину.
Неожиданно появившаяся техника возле аникеевского двора и неустойчивый на ногах пес так удивили старика, что он остановился и поискал гаазами место, куда бы присесть.
— Гляди-ка, дочка… — проговорил он.
Ирина прошла мимо, держа на руках непросохшие холсты, как держат иконы во время крестного хода.
Баська уткнулся в ноги хозяину и выгнул спину, поджимая живот.
— Ты чего, Баська? — испуганно спросил Никита Иваныч.
Кобель тупо уставился на хозяина красными глазами и качнулся. Из его пасти откровенно несло крепким водочным перегаром.
«В то-о-ой степи — в глухо-о-ой схорони — и меня-я-я…» — орал кто-то в пустующей избе напротив аникеевского дома.
— Баська, домой! — скомандовал Завхоз.
Пес пугливо шарахнулся, но здесь же развернулся к хозяину и оскалил пасть в немом рыке. Никита Иваныч поднял с земли сук и со всей силы вытянул кобеля по боку. Отброшенный ударом, он перевернулся и, повизгивая, уполз в подворотню. Не выпуская из рук палки, дед Аникеев поднялся на крыльцо пустующей избы и распахнул дверь. В полумраке заброшенного жилища, на голом некрашеном полу спали неизвестные люди. Дурной, болезненный храп вырывался из гортаней, кто-то стонал и просил пить, будто раненый в госпитале, шелестели сухие губы и языки. Только один мужик, голый до пояса, сидел у растворенного окна и выкрикивал песню.
— Здорово, люди добрые! — поприветствовал дед Аникеев и встал у порога.
Мужик резко оглянулся и, вытаращив кровяные глаза, прижался спиной к подоконнику.
— Черт, черт! — выкрикнул он. — Уйди от меня! Не трогай! Не трогай меня!
— Сам ты черт, — бросил Никита Иваныч. — Вы что за люди? Откуда прибыли? Кто такие?