Стоило только Мишелю и Лоре предупредить нас, что они приедут на выходные с детьми, как тотчас ревматизм Рашели исчез как по волшебству. В несколько часов дом был начищен до блеска от подвала до чердака, пироги стояли в духовке, цветы — в вазе.
Субботнее утро. Туман поднимается в лучах восходящего солнца, когда они въезжают во двор. У них новый автомобиль, длинный, как флейта, со стальными веками на фарах и с теплоходной антенной, укрепленной в центре багажника. Дети кричат и бегут нам навстречу, впереди малышка Ким, следом за ней, как обычно, Корантан.
— Бабуля, дедуля!
Им дали в руки букет роз и коробку сигар, которую они не знают, куда девать. Рашель крепко прижимает их к своей большой груди, и они заливаются смехом.
— Вы их задушите! — говорит Лора, стоящая неподалеку.
У нее такая широкая улыбка, что можно было бы сосчитать все зубы. Следом появляется Мишель. Он укоротил бакенбарды и отпустил ниточку усов. Я, может быть, и не узнал бы его, столкнувшись с ним на улице.
Пока мы угощались портвейном и закуской, дети отправились осматривать округу. Им не потребовалось и десяти минут, чтобы познакомиться с Полем и Морисом. Мы видели, как они играют вместе и обследуют пристройки. Рыжая малышка, вдруг подумал я, она ни разу не высунула носа из дому с тех пор, как прошла гроза.
— Вы, наверное, довольны тем, что у вас появились соседи, — говорит Лора.
— Да, — отвечает Рашель, — это вносит разнообразие в жизнь поселка.
Они хотят узнать побольше о новых жителях, но Рашель переводит разговор на другую тему. Мы рассказываем им об опустошениях в полях Морвида, о телках, убитых молнией, о Розали. Словом, о наших маленьких крестьянских горестях. Но и у детей новостей было не больше: завод удобрений продолжает работать, машина в обкатке издает странные звуки на заднем ходу, Корантан записался на курсы дзюдо. Немые события жизни, стремящейся к неизменному благополучию. Мы только приступаем к полуденному супу, а нам уже нечего сказать друг другу. Я ухожу на вечернюю дойку, чтобы оставить их одних. Потом я прицепляю цистерну с водой к трактору, так как поилки Перепелиного луга стоят сухие. Оттуда я могу добраться до черных садов незамеченным. В котомке я спрятал котелок с несколькими кусками домашней птицы, украденными с тарелок. Но в тот момент, когда я завожу трактор, ко мне подходит Мишель и водворяется рядом со мной в кабине.
— Я хотел бы поехать с тобой, — говорит он. — Так давно это было…
Тем хуже для щенка, не проглотившего со вчерашнего дня ни кусочка. Завтра очень рано, когда они еще будут спать, я отвезу ему двойную пайку.
Закатное солнце опускается в колыбель дымки, когда мы приближаемся в Перепелиному лугу. Сзади раскачивается буксир, и слышен плеск воды о черную жесть цистерны. Мишель сидит рядом со мной, как раньше, наклонив корпус немного вперед и прижав ладони к коленям. Шум реки, который нас сопровождает, отсвет заката на тихой листве и крепкие запахи, поднимающиеся от земли, должны ему напомнить давние осенние дни.
Мы огибаем узкую полоску леса, каскадом спускающуюся через луга. Я возвращаюсь на пятнадцать лет назад и бросаю Мишелю:
— Ты помнишь кабанов?
— А, да! Кабанов…
Как-то ночью, в полнолуние, мы сидели в засаде на этом самом месте с самострелами, заряженными крупной тяжелой дробью. Время от времени — глоток черного кофе, чтобы не заснуть. Их ждали со стороны лесной опушки, вместо этого они появились прямо сзади нас, со стороны полей. Стадо по меньшей мере в тридцать голов, хрюкающих в наши спины, со слюной на клыках. Не мы их, а они нас выгнали из логова. Так близко мы не посмели в них стрелять. Они обнюхали нас с отвращением и ушли на кончиках копыт. Прежде чем мы успели опомниться, они исчезли среди высоких деревьев.
Я жду, что Мишель к этому что-нибудь добавит, но он только говорит: «А, да, кабанов…», прежде чем окунуться в тишину. Возможно, для него это не слишком приятное воспоминание. Или, может быть, он думает о чем-то другом.
На Перепелином лугу до первых заморозков я обычно оставляю пастись нескольких молодых коров с молочными телятами, так как это пастбище хорошо защищено от ветров, что дуют по пологому склону к югу. Ни один лозоходец ни разу не нашел там источник. Мишель помогает мне наполнить старые поилки из голубого камня. Он зажигает сигарету, улыбается мне и начинает нерешительно: