А потом появился жар. Доктор, вызванный из поселка на следующий день, не внушал мне большого доверия. Поведение малышки приводило его в изумление. Он предполагал самый обыкновенный грипп. Но на всякий случай все же взял анализ крови и мочи.
— В остальном, — сказал он, — это в компетенции вашего специалиста. Во всяком случае ваше решение оставить этого ребенка у себя вызывает уважение.
Я давно привыкла к такого рода разговорам. После первых медицинских отчетов, которые определяли степень умственной отсталости Иоланды, моя собственная мать сказала мне холодно:
— Не кажется ли тебе, дорогая, что этой несчастной малышке будет лучше в специальном заведении?
Веки Иоланды начали дрожать. Она открыла глаза и остановила на мне, может быть меня и не видя, свой взгляд цвета зеленого миндаля.
— Маленькая моя, радость моя…
Резким движением она натянула простынь на лицо.
Я прошла через ванную, чтобы выпить стакан воды, и почти машинально отодвинула занавеску. У соседей было темно. Со вчерашнего дня я не видела господина Симона на его обычном месте у окна, и я подумала, что длинные часы ночного дозора в конце концов ему наскучили.
Облака проплывали друг за другом под рогаликом бледной луны. Ветки каштана слегка шевелились. Вдруг тень проскользнула среди теней. Что-то задвигалось на противоположной стороне дороги. Я погасила свет, и почти тотчас силуэт застыл возле нашего почтового ящика. Несколько минут я стояла, уткнувшись носом в стекло, ничего не различая, кроме смутных очертаний, слившихся с каменными воротами.
Вскоре облака разошлись, и слабый лунный свет залил мостовую двора. Я видела, как силуэт шевельнулся, отделился от ворот и исчез в ночи.
На следующее утро, когда Поль и Морис поднимались на холм Шируль с ранцами за плечами, я провожала их взглядом до тех пор, пока их не забрал школьный автобус. Ночное присутствие силуэта у ворот не выходило у меня из головы. Возможно, это была всего лишь тень от куста, оживленная переменчивым светом луны. В тот момент я была еще слишком взволнована сном, и мое воображение, скорей всего, просто было обмануто игрой света и тени на камне. К тому же недоброжелательный бродяга по меньшей мере отважился бы заглянуть во двор. Я старалась рассеять мои тревоги, совершая утренний туалет Иоланды, у которой жар слегка спал. Я оставалась возле нее до прихода почтальона.
Открыв почтовый ящик, я обнаружила под корреспонденцией маленький пакет, грубо завернутый в газетную бумагу. Внутри находился ошейник из кожи, из желтой кожи, почти новый, такой, какой был на Лала в памятный день грозы.
Глава 15
После поцелуев Мишель помог матери загрузить чемодан в багажник. Малыши помахали мне на прощанье из-за стекол, и машина в форме ракеты рванула с огромной скоростью.
В течение всего дня я думал о той неделе одиночества, которая ожидает меня: теперь, когда в трубе плачет вечерний ветер и Рашель в шестидесяти межевых столбах от дома, я остаюсь один, пригвожденный к креслу, осаждаемый сомнениями и как будто обескровленный.
Я мог бы еще все остановить. Стоило только побежать к тому сдвигу, освободить собаку и отпустить ее в нескольких шагах отсюда. А потом заняться, наконец, раз и навсегда собственными делами. Это решение следовало принять, но для этого нужно было иметь ясные мысли. А мои мысли — словно косяк уклейки на поверхности. При малейшем движении они рассыпаются во все стороны и превращаются в стайку неуловимых отблесков.
Прилив тишины накатывает на меня волной. В доме напротив очень скоро должно загореться окно на втором этаже. Однако я остаюсь в кресле, закрываю глаза и стараюсь вообразить сцену. Вот загорается лазоревый прямоугольник, занавески сначала едва раздвигаются, затем распахиваются настежь. Нежная тень ее бюста маячит в окне. Нижняя поперечина оконной рамы доходит ей как раз до уровня бедер. На ней тот пеньюар серо-голубого цвета с глубоким вырезом, под которым виднеется ночная рубашка, но эти детали я, по правде говоря, различаю, только когда она делает шаг назад. Изображение вдруг деформируется, и картинка гаснет. Вскоре под моими веками остается только темный экран ночи. Я не стараюсь восстановить светящийся прямоугольник и предаюсь на секунду слепому сновидению. Картины приходят сами. Все начинается с маленького зеленого пламени, похожего на блуждающий огонек, который пульсирует в том же ритме, что и удары моего сердца. Пламя постепенно растет, освещая поле руин, похожих на руины черных садов. Анаис появляется из тени, ее пеньюар в лохмотьях. Она забрызгана грязью до пояса, и тело ее извивается в шепоте ветра. Маленький рыжий дичок танцует рядом с ней. На заднем плане, в пыли, виднеется скелет собаки. Все трое они медленно кружатся вокруг пламени, воткнутого в сердцевину ночи.