– Не прикасайтесь ко мне – не прикасайтесь, или я испробую на вас свой хлыст! Как вы осмелились так поступить?
– Это ваша вина, – ответил он, отступив на шаг назад и томно разглядывая меня из-под своих густых ресниц. – Вы – непревзойденно очаровательны, Дамарис. Вы спустили с цепи беднягу дьявола. Боже правый, я не обвиняю Гамильтона за то, что он прячет вас здесь. Но почему вы здесь остаетесь? Вы ведь его не любите, не так ли?
– Люблю его? – тупо переспросила я.
– Нет, конечно же нет. Я никогда не встречал мужчины, который бы в меньшей степени внушал нежные чувства. – Он воспользовался моим изумлением – и моим оцепенением, чтобы обнять меня снова. – Я предлагаю вам бежать, Дамарис, – прошептал он мне в волосы. – Я никогда не покину вас. И как... как же мне все будут завидовать!
Наконец до меня дошел смысл его слов. Я подняла кнут и хотела ударить его по лицу.
Он успел уклониться и поймать кнут рукой, но сам этот жест и выражение моего лица, должно быть, убедили его.
– Насколько я понимаю, ответом будет “нет”, – довольно холодно произнес он.
Я отвернулась от него и взобралась в седло. Но как только я попыталась двинуться с места, он выхватил у меня поводья.
– Вы не скажете мистеру Гамильтону – ведь правда?
Я бы скорее умерла, нежели упомянула бы об этом предмете перед кем бы то ни было – и в последнюю очередь перед хозяином! Но у меня не было никакого желания облегчать таким образом беспокойство сэра Эндрю, который все-таки последовал за мной. Мы расстались в молчании; я покинула его у дверей и вошла в дом, не оглянувшись.
Я позабыла о том, что у меня Назначена встреча с мистером Гамильтоном, и, если бы это было возможно, я бы постаралась ее избежать. Но по пути наверх мне пришлось пройти мимо библиотеки, и он услышал мои шаги. Знакомый резкий голос произнес мое имя и, пока я колебалась, повторил его снова, на этот раз более настойчиво.
Хозяин сидел за столом. Перед ним были разложены бумаги, а комнату затопила тьма – почти такая же густая, как темнота наступающей ночи.
– Прошу прощения, что я позабыла о письмах, – сказала я, оставаясь в дверях. – Вы хотите продиктовать их теперь?
Он поднял голову и пронзительно взглянул на меня. Полагаю, что мой голос звучал довольно странно.
– Нет. Где вы были? Подойдите сюда – почему вы затаились там, у двери? Что случилось? – требовательно спрашивал мистер Гамильтон. – У вас руки дрожат. Вас что-то напугало?
– Нет.
На улице поднялся ветер. Он шевелился в кустах за отворенным окном, словно живое существо. Тяжелые занавеси вздувались под порывами ветра.
Мистер Гамильтон поднялся и подошел ко мне.
– С кем вы катались? С этим молодым грубияном из Глендэрри? О, перестаньте, Дамарис, не надо лгать. Я всегда знаю, когда вы мне лжете. Что-то вас расстроило. Что же это было?
Едва ли я могла сказать ему правду: правду о том, что оскорбительные предположения сэра Эндрю задели меня совсем не в том смысле, в каком он предполагал. Теперь я смотрела на себя и на мистера Гамильтона так, как смотрел на нас весь мир, и я понимала кое-что еще, что было даже еще труднее вынести. Я стояла скрестив руки, чтобы успокоить их дрожь.
– Я расстроилась из-за погоды, – пробормотала я. – Гроза была так близко. Что, если бы она настигла нас в пути!
Сильная вспышка молнии, острая, словно меч, пробила облака и ударила где-то совсем рядом. Раскаты грома прокатились по округе и эхом отозвались в холмах.
Это было уже слишком – после всех тех нервных потрясений, которые я испытала за сегодняшний вечер. Я задрожала и сжала руки, словно ребенок, цепляющийся за материнскую юбку. Мгновением позже, когда я пришла в себя, мистер Гамильтон уже разжимал мои руки, мои ладони легли ему на грудь, пальцы коснулись рубашки. Я попыталась вырваться – и обнаружила, что поймана в ловушку – прядь моих волос зацепилась за пуговицы его куртки.
– Мне очень жаль, – пробормотала я ему в рубашку. – Но, похоже, мои волосы запутались.
Прямо перед моими глазами были его руки – спокойные, готовые помочь. Затянутые в черное, пальцы резко контрастировали с белизной его рубашки. Вокруг его запястья, притянутая статическим электричеством шелка, была обвита длинная прядь моих волос. Золотисто-рыжий локон обвивал черный шелк перчатки, словно браслет.
Неожиданно эти руки пришли в движение, и со всей неистовостью страсти он запустил пальцы в мои растрепанные волосы, приблизив мое лицо к своему. Вторая вспышка молнии осветила темное небо за окном. Зажмурив глаза, я видела после нее лишь темноту, похожую на толстый черный бархат. В темноте я нащупала дверь и выскочила на лестницу с такой скоростью, словно за мной гнались сто чертей.
Глава 6
Таким образом, я провела в Блэктауэре еще одну бессонную ночь; она была не первой и, вне всякого сомнения, не последней. Наутро небеса были голубыми, солнце сияло, и я вдруг почувствовала облечение. Все утро я, словно последняя трусиха, пряталась в своей комнате. В случае необходимости, если кто-либо спросит меня, я была готова прибегнуть к самой распространенной из всех женских уловок – сослаться на головную боль. Но никто меня не побеспокоил. Конечно же он должен был знать, каково мне, несмотря на то, что до вчерашнего дня я ничем не выдала своих чувств. Ни один мужчина не может, держа в объятиях женщину, не понять этого. Мои губы отвечали на настойчивые притязания его губ, мои руки обнимали его. Закрыв глаза, я и сейчас могла бы представить себе эти объятия, они все еще жгли мое тело, словно огнем.
Около полудня я увидела его на конюшенном дворе. Один из грумов вывел его лошадь, он сел в седло и выехал через ворота. Я следила за его высокой, прямой фигурой до тех пор, пока она не скрылась из виду.
Затем – это было словно что-то из другой жизни – я вспомнила, что сегодня после обеда обещала Аннабель спустить ее вниз. Теперь я могла сдержать свое обещание, не опасаясь встретить хозяина. Когда-нибудь мне придется с ним встретиться, в отчаянии думала я, но только не сегодня!
Я была полна решимости выполнить обещание, данное Аннабель, еще и потому, что не сомневалась в том, что сэр Эндрю не осмелится снова показаться мне на глаза. Однако едва только я у троила Аннабель поудобнее – она раскраснелась ит удовольствия, была возбуждена и наряжена в одно из своих самых искусно разукрашенных платьев для чая, – как горничная доложила о визите.
Я могла бы кое-что сказать, невзирая даже на присутствие Аннабель. Но сэр Эндрю оказался мне не по зубам – чересчур умен. Он привез с собой сестру.
Она навела меня на мысль об огне, и это было довольно странно, потому что ее красота была нежной, волосы – белокурыми. Совершенные округлости ее фигуры были подчеркнуты элегантным кроем темно-синего костюма для верховой езды, который теснейшим образом облегал ее бюст и талию, прежде чем упасть изящными клиньями широкой юбки. Аннабель пожирала ее взглядом – словно перед ней вживую предстала одна из тех кукол, что были изображены в ее модном журнале.
– Ну разве они не чудесно смотрятся вместе? – спросил сэр Эндрю, явно рассчитывая быть услышанным обеими леди. – Два настоящих божества, друг подле друга – какая радость это видеть.
– Могу ли я предложить вам немного освежиться? – сквозь зубы спросила я. – Я знаю, час еще ранний, но вы проделали верхом такой долгий путь...
Сэр Эндрю нагло ухмыльнулся мне и милостиво принял предложение. В комнате появились чайные принадлежности, и все мы немного расслабились. Или, вероятно, мне следовало сказать: “я расслабилась”, потому что, кроме меня, похоже, никто не утратил обычной самоуверенности. Леди Мэри весело щебетала, сообщая Аннабель о балах и театральных вечерах. Та с упоением ее слушала, но взгляд ее то и дело отклонялся в сторону и останавливался на сэре Эндрю.
– Рада видеть, что здоровье леди Мэри так неожиданно улучшилось, – не без сарказма заметила ему я. – С ваших слов я заключила, что она не отважится выезжать с визитами этим летом. Воздух высокогорья творит просто чудеса!