— Это я к тому, что во время ритуала от происходящего желательно держаться подальше.
— Обещаю.
Барон терпеть не мог кошек, а в повадках незваного гостя было что-то неуловимо кошачье. У кошек была дурная натура — чем настойчивее отпинываешь их от себя, тем настырнее они к тебе лезут. Барон желал поскорее избавиться от этого золочёного прощелыги, а посему больше пинать не стал.
— Тогда сочту за честь приветствовать вас у себя, ваша светлость. — Туловище барона чуть дёрнулось вперёд, что, видимо, должно было означать почтительный поклон, но в голосе барона не слышалось ни особой почтительности, ни, тем более, радости.
— Благодарю, — промурлыкал герцог. — Моя свита разместится в городе, а я не доставлю вам особых хлопот. У барона на этот счёт были большие сомнения, но от ответа он воздержался.
Барон встал, давая понять, что аудиенция окончена. Герцог направился к выходу. Барон последовал за ним.
Они вышли из залы приёмов, и в этот момент осторожно открылась дверь помещения напротив. Из-за двери появился воровато озирающийся нервный худой подросток с толстым фолиантом под мышкой.
— Я разве не запретил выносить книги из библиотеки? — Вопрос прозвучал спокойно, даже равнодушно — он и вопросом-то не был, — но подросток побледнел так, что вполне мог сойти за фамильное привидение.
— Отец… я… я…
— Молчи.
Короткое слово ничего не выражало, ни раздражения, ни намёка на недовольство, но юный баронет умолк на полувдохе.
— Господин мой… — откуда-то сверху донёсся чарующе низкий грудной голос, и герцог, барон и баронет одновременно повернули головы в направлении его источника. Посреди широкой каменной лестницы стояло дивное юное создание с диадемой баронессы на прелестной головке. Создание было слишком дивным, чтобы быть сестрой баронета, и достаточно юным, чтобы не быть его матерью. Создание с неспешной грацией спустилось по лестнице и, поравнявшись с бароном, мягко коснулось его предплечья затянутой в шёлковую перчатку ручкой. Глаза баронета недобро сузились, на резко очерченных фамильных скулах вспыхнул нездоровый румянец, узкий упрямый подбородок вздёрнулся — настоящий змеёныш, то есть вылитый отец. Был бы, если бы не насупленные брови и намертво впечатанные в очертания рта подростковая, плохо подавляемая злость и вечная неизбывная обида на весь мир, причину которых герцог без труда вычислил, перехватив взгляд барона, которым тот наградил дивное создание. Неудивительно. Третий лишний. Достаточно взрослый, чтобы обойтись без родительской ласки, и слишком юный, чтобы перестать в ней нуждаться. Впрочем, этот неприступно-насупленный вид, странным образом, только добавлял мальчишке очарования.
Барон скупо представил гостю своё семейство.
— Моя жена. Мой сын. От первого брака, — холодно добавил он, заметив недоуменный взгляд, брошенный герцогом на юную баронессу, после чего, так же скупо, представил семейству «его светлость герцога». Баронесса присела в изящном книксене. Юный баронет отвесил почтительный поклон, но у сына, в отличие от отца, почтение было искренним.
— Вы слишком суровы к своему сыну, — с мягким упрёком сказала баронесса мужу. — Мальчик не виноват. Это всё буря. Мы все сегодня немного не в себе. — Баронесса издала короткий нервный смешок.
— Похоже на то, — сухо ответил барон, но в его глазах-льдинках блеснуло нечто похожее на весеннюю оттепель. — Пойдём, тебе нельзя волноваться. А ты, — повернулся к сыну барон, — верни книгу на место и ступай к себе. С тобой я потом поговорю. — И уже герцогу: — Подождите здесь, ваша светлость. К вам подойдут и проводят. Ужин в семь. Не опаздывайте.
Барон, бережно взяв юную супругу под руку, повёл её к лестнице. Герцог хмыкнул: и на барона нашлась управа. Впрочем — герцог знал это не понаслышке, — подлинная чуткость присуща лишь по-настоящему жестоким господам: нельзя в полной мере проявить одно качество, не познав до конца его противоположность.
Баронет опрометью бросился в библиотеку, чтобы мгновение спустя выскочить оттуда уже без злополучного фолианта. При виде герцога на его узком треугольном лице с новой силой вспыхнул погасший уже было лихорадочный румянец. Герцогу искренне стало жаль мальчишку — такое унижение на глазах гостя, да ещё и герцога. Захотелось его как-то подбодрить, дать понять, что отцовская выволочка никак не повлияла на герцогское отношение к нему.
— Увидимся за ужином, баронет, — с ободрительной улыбкой сказал ему герцог. На лице баронета мелькнул испуг, и он побледнел ещё сильнее, чем после отцовской взбучки — хотя, казалось бы, куда уж дальше, — румянец схлынул так же внезапно, как и появился. Да что ж он такой запуганный!
— Вы ведь будете на ужине, баронет? — растерянно уточнил герцог.
— Разумеется, нет, — раздался под замковыми сводами спокойный холодный голос. Герцог поднял голову. На верху лестницы, у входа в галерею, стоял барон. Герцог с недоумением посмотрел на хозяина.
— Баронет не может участвовать в общем застолье. — Барон поморщился — необходимость объяснять столь очевидные вещи вызывала у него досаду. — Баронету ещё не исполнилось шестнадцати.
Баронет, оказавшись между молотом и наковальней, стоял ни живой ни мёртвый, и только лихорадочный румянец, то и дело вспыхивавший на его щеках, выдавал его чувства.
— По виду не скажешь, — заметил герцог. — Сколько вам лет, баронет?
— Через месяц будет шестнадцать, ваша светлость, — едва слышно, пересохшими губами пробормотал тот.
— Будьте великодушны, барон, — герцог постарался вложить в свою улыбку всё имеющееся у него обаяние. — Мне кажется, один месяц — не такая уж критическая разница, чтобы нельзя было закрыть глаза на этикет.
— Как вам будет угодно, герцог. — Разница в титулах была достаточно критической, чтобы отказать гостю в таком пустяке, но равнодушный тон барона не оставлял сомнений, что заступничество герцога баронету ещё аукнется.
Статная фигура барона растворилась в полумраке галереи. Герцог запоздало подумал, что у барона, возможно, были причины не видеть сына за ужином и этикет — это только предлог. Баронет, заверив герцога, что будет присутствовать на вечернем пиру, поспешно раскланялся. Герцог дождался лакея и в его сопровождении поднялся в выделенные ему покои.
Буря
После оказанного ему приёма герцог готов был к тому, что его разместят в одной из временно свободных камер пыток — которыми подземелья подобного хозяина наверняка изобилуют, — и был немало удивлён, когда оказалось, что предоставленные ему покои, хоть и дышали строгостью, вполне соответствовали его титулу и положению. Впрочем, ухмыльнулся про себя герцог, у такого строгого господина даже пытка — особая милость, которую ещё заслужить надобно. И если развивать эту мысль, то сейчас — герцог с наслаждением растянулся поперёк устланной в меру мягкими пуховыми перинами кровати под балдахином — хозяин его, скорее, наказал. Но правда, герцог вздохнул, конечно же, намного прозаичнее: в замке, похоже, просто не оказалось свободных камер пыток.
Приставленный к нему бароном слуга — угрюмый согбенный старик, слишком уродливый, чтобы это могло быть случайностью, — пыхтя и кряхтя, приготовил лохань с горячей водой. Герцог сдержанно поблагодарил его, но от помощи с раздеванием и купанием отказался. Старик прошамкал что-то на местном наречии и, хлопнув на прощание дверью — достаточно громко, чтобы дать понять, что он об этом думает, и достаточно осторожно, чтобы виной всему мог оказаться простой сквозняк, — удалился.