То, что с ним случилось этой ночью, не было простыми, пусть и изощрёнными, плотскими утехами. Виршеплёт оказался прав. По всему выходило, что под видом баронета в его постель пробрался истый лайи.
Некоторое время герцог лежал, не шевелясь, не в силах решить, чего он боится больше: обнаружить рядом с собой пустоту или живое мальчишеское тело из плоти и крови. Нечто само избавило его от дилеммы — оно пошевелилось, и сонный мальчишеский голос пробормотал: «Доброе утро, ваша светлость». Герцог осторожно скосил глаза, а рука опасливо ощупала лежащее рядом нечто. Все члены единодушно сошлись во мнении, что рядом — слишком тощий, но вполне себе обычный человеческий детёныш.
Герцог по натуре своей был собственником. Даже в отношении того, что ему не принадлежало. Поэтому спросил напрямик:
— А твой мужчина не возражает, что эту ночь ты провёл со мной?
Баронет смутился.
— У меня нет мужчины.
— Расстались?
— Никогда не было.
— А женщины?
— Тем более.
Герцога наконец осенило.
— Лайи?! — неверяще уставился он на баронета. Баронет кивнул. И неожиданно покраснел.
— И давно ты с ними?
— Не очень. Три года. С тех пор как здесь появилась она.
Баронет умолк, собираясь с мыслями.
Матушку свою — мысленно он называл её только так — баронет не помнил: она умерла, когда ему едва исполнилось три года. А отца у него, по сути, и не было никогда. На каждый несправедливый упрёк сварливой няньки и незаслуженную взбучку сурового отца у маленького баронета было одно утешение: «Была бы матушка жива, она бы защитила, не допустила». К тому времени, когда десять лет спустя барон повторно женился, покойная матушка обросла такими мыслимыми и немыслимыми добродетелями, что превратилась в глазах сына в святую. Юная мачеха — немногим старше своего пасынка, безобидная и неплохая, по сути, девица — стала воплощением кощунства и обрела врага ещё до того, как переступила порог их дома. Чтобы не навлекать на себя лишний раз немилость отца, баронет вёл себя с мачехой предупредительно-вежливо, но каждый год, едва луга за крепостными стенами, окружавшими замок, покрывались яркими цветными узорами, баронет отправлялся за пределы замка и собирал на лугу огромный букет первых весенних цветов. Дурочка умилялась и радовалась, как дурочка. Юная дурочка была слишком красива, чтобы догадаться сосчитать количество цветов в букете — оно всегда было чётным.
— Они и раньше… приходили, — с видимым усилием преодолевая себя, начал свой рассказ баронет. — Но я… не хотел. Боялся. Не их — отца. От него ничего не утаишь — рано или поздно узнал бы.
Баронет опять умолк, герцог, видя, как тяжело даётся мальчишке, не привыкшему к душевной близости, откровенность, тоже ничего не сказал, опасаясь спугнуть его.
— Но потом появилась она, и у меня возник другой, куда более сильный повод для страха. — Мальчишка опять прервался, а потом зачастил, будто оправдываясь, а может, просто решившись наконец выговориться. — Я сын от первого брака. Все говорят, что я лицом весь в отца, а характером — в мать. А отец никогда не любил мою мать, ну и меня, соответственно, тоже. Впрочем, меня это не очень волновало — у нас здесь нежности не особо приняты. — Мальчишеский голос сделался хриплым: то ли от волнения, то ли от непривычки к столь долгим беседам. — Отец совсем голову потерял. И твёрдо вознамерился заиметь от неё ребёнка. Он очень старается, — губы баронета тронула тонкая едкая усмешка, не оставлявшая сомнений в том, чей он сын, — но, как видишь, пока что его усилия успехом не увенчались. — Усмешка погасла так же внезапно, как и появилась. — Но он не успокоится, пока не добьётся своего. Мне кажется, он скорее смирится с ребёнком лайи от неё, чем со мной как я есть — от него. И до меня вдруг дошло, что если у него родится сын, то… В общем, я решил, что сын у него родиться не должен. Раз она сразу не зачала, то надежда у меня была, но…
— …но бури случаются регулярно, — задумчиво вставил герцог.
— Вот именно. Поэтому…
— …вместо мачехи ты решил предложить им себя, — докончил за баронета герцог, заметив его смущение.
Мальчишка кивнул.
— Я прибегнул к Праву младшего, — сказал он.
Герцог вопросительно выгнул бровь. Баронет молчал, видимо, решая, стоит ли раскрывать свою тайну, а решившись, сказал:
— Самый младший в роду может всё… — мальчишка густо покраснел, — то есть всех, взять на себя. Тогда никого другого из семьи, неважно, кровный или некровный он родственник, лайи не тронут. Отцу не было смысла приглашать Ловца — они бы к ней даже не прикоснулись.
— Самый младший?
— Ну, условно, разумеется. О младенцах речь не идёт. Чтобы всё сработало, нужно сознательное и добровольное решение — они это чувствуют, — а это предусматривает определённые возрастные ограничения. Получается, самый младший, но не совершеннолетний, который готов к этому.
— А почему непременно несовершеннолетний?
— Всем по вкусу юность, лайи не исключение, — философски заметил баронет. — Если ты понимаешь, о чём я.
Герцог понимал.
— Это древняя традиция, — продолжал баронет. — Настолько древняя, что о ней уже мало кто помнит. Здесь — так точно никто. Даже отец.
— А сам ты откуда узнал?
— В одном древнем магическом манускрипте вычитал. У нас библиотека одна из лучших в королевстве, полно редких книг. Но их здесь по назначению только я использую, — в голосе мальчишки засквозило интеллектуальное превосходство, но он тут же обуздал гордыню и сменил тему: — Я так испугался, когда этот Ловец ко мне прицепился.
Герцог вспомнил движение Ловца, плавное и стремительное одновременно, которым он взял баронета за подбородок и повернул его лицо к свету. Мальчишка дёрнулся, отшатнулся, вспыхнул, вскинулся, но Ловец уже стоял боком к нему, проверяя, стоят ли ножки кушетки в круге рисунков, и возмущение баронета разбилось об это видимое безразличие, как ветер о башню.
— Он сразу всё понял. Я думал, он тут же всё отцу выложит. Но обошлось. — Мальчишка усмехнулся. — Что он, враг себе? Лишать себя заказа. Его наняли для защиты, а не расследования.
Герцог хмыкнул — до него дошло, что происходило с баронетом на пиру на самом деле.
— Так вот почему ты не мог присутствовать на ужине.
Баронет кивнул.
— Всё складывалось как нельзя лучше. Мне ещё нет шестнадцати, поэтому к застольям меня не допускают. Я собирался переждать бурю у себя наверху. — Мальчишка покраснел ещё больше, хотя, казалось бы, куда дальше. — Никто бы ничего не узнал.
— …не появись я со своим приглашением, от которого нельзя отказаться.
— Ну, в общем, да, — кивнул баронет и тут же поспешно поправился: — Но я не жалею. Что всё так обернулось.
Баронет успокоился, и краска с его лица схлынула так же внезапно, как и появилась.
— Расскажи мне о них, — попросил герцог. — Какие они?
— Они… очень сильные. — Высокие скулы баронета вновь порозовели, словно он нечаянно сболтнул лишнее, и он тут же торопливо добавил: — Но главное — с ними очень хорошо. — Баронет мечтательно улыбнулся, и герцог невольно улыбнулся в ответ. — Они… хорошо ко мне относятся. Как отец — к ней. — В мальчишеском голосе засквозили нотки мужской гордости вперемешку с детским хвастовством. — И всегда выбирают только меня!
Герцога осенило: так вот почему лайи обделили его вниманием!