— Это называется любовь, — заметил он.
Теперь порозовели уже баронетовы уши.
— С тобой мне тоже хорошо, — запоздало спохватился он. — Просто…
— …по-другому.
— Да. — Мальчишка явно это сказал, чтобы сменить заметно смущавшую его тему любви, но в его признании не чувствовалось фальши. — «Плоть сладостна», — развил он свою мысль цитатой, украдкой подсмотренной в одном из «запретных» мачехиных романов. — Лайи это тоже понимают — иначе зачем они добивались бы так неистово близости с людьми?
На это возразить было нечего.
— А ты их видишь?
— Да, то есть нет, — баронет запутался. — Это сложно объяснить. Скорее, чувствую. Они… — мальчишка опять замялся, подбирая нужное слово, — радужно-золотистые. Чем-то на тебя похожи, — вконец смутившись, он быстро добавил: — Ну, по ощущениям. Они заботятся обо мне и часто меня навещают — не только в бурю. Просто в такие дни мы…
— …не занимаетесь тем, чем славятся бури, — пришёл баронету на выручку герцог — мальчишка явно испытывал затруднения с облечением телесного опыта в слова. Оно и неудивительно — в этих суровых краях этим привыкли заниматься, а не обсуждать.
— Да. — Баронет опять зарделся. — Им нужна сила стихии, чтобы… чтобы…
— …чтобы «быть сильными», — поддел герцог — его забавляло это редкое сочетание мужской раскрепощённости в постели и почти девичьей стыдливости в беседе.
Баронет кивнул.
— А когда бури нет, мы просто общаемся.
— Они могут разговаривать?!
— Ну, не в прямом смысле. Это, скорее, на уровне ощущений… и вовсе не тех, о которых подумал ты, — быстро добавил баронет, заметив, что губы герцога уже готовы расплыться в похабной ухмылке. — Видения разные, фантазии. После них мне всегда снятся волшебные сны. Даже просыпаться не хочется. Впрочем, — мальчишка тяжко вздохнул, — просыпаться здесь даже после кошмаров не хочется.
— Верю, — герцог сочувственно хмыкнул.
Некоторое время лежали молча.
— Я сегодня уезжаю, — сказал герцог.
— Знаю. — Баронет наверняка ограничился столь скупым ответом, чтобы скрыть свои чувства, но герцог без труда расслышал пробивавшиеся сквозь ломкий юношеский голос нотки грусти. Было приятно. А когда герцогу бывало приятно, ему в голову приходили шальные идеи.
— Я могу забрать тебя с собой. Если хочешь.
Баронет от неожиданности даже дышать перестал, но тут же пришёл в себя, возвращаясь к неприглядной действительности, — закалка в отцовском доме мечтам и надеждам не способствовала.
— Это… невозможно. Отец никогда не согласится.
— У тебя нет выбора. Ты здесь не выживешь.
Баронет некоторое время молчал.
— А это правда… что в столице с этим проще?
— Не проще. Но на это закрывают глаза. Особенно если ты герцог. Или друг герцога, — подмигнул он мальчишке.
— Есть ещё одна причина. — На этот раз баронет даже не пытался скрыть свою грусть.
— Знаю. Твои лайи.
Мальчишка кивнул. Герцог промолчал.
— Отец говорит, — продолжил, будто извиняясь за отказ, баронет, — что в твоих землях бурь не бывает.
— Ты же не навсегда уезжаешь. Мы будем приезжать. На время бурь.
— Но… ты разве не будешь против? Ну, что я… с ними…
— Ничуть. И потом… может, я им тоже приглянусь? — шутливо сказал герцог, и только некоторая напряжённость во взгляде свидетельствовала о том, что это не шутка. — Если ты, конечно, не против.
— Это… — мальчишка на миг даже глаза прикрыл, не в силах поверить в такую возможность. — Это было бы здорово!
— Это называется ménage à trois, — добавил с ухмылкой герцог, предвкушая очередное смущение баронета. Но лицо мальчишки озарило такое непередаваемое счастье, словно сейчас, в один миг, вырвался наружу весь не использованный им в детстве запас радости. Этот прилив счастья, видно, окончательно придал ему смелости и решительности.
— А если даже отец не согласится, я сам сбегу. Всё равно мне здесь житья нет и не будет.
— Это значит «да»?
— Да.
— Вот и договорились. А с отцом говорить буду я.
— И речи быть не может, ваша светлость!
Барон от такого несусветного предложения даже вскочил на ноги.
— Знаю. — Герцог примирительно вскинул руки. — Я понимаю, о чём вы подумали. Шестнадцатилетний мальчишка, никакого присмотра, соблазн и разврат столицы. Я, разумеется, осознаю всю степень своей ответственности и готов взять её на себя.
Барон молчал.
— Я не дам ему наделать глупостей. Он будет жить в моём доме, под моим присмотром.
Барон молчал, но его холодный скептический взгляд без слов говорил о том, что герцогу самому не помешал бы присмотр, коим барон, ввиду особой сложности задачи, охотно занялся бы самолично.
— Мальчик он смышлёный, с характером и амбициями, — продолжал герцог. — Весь в отца, — добавил он льстиво.
Если комплимент барону и польстил, виду он не подал.
— Я выведу его в свет. Он сделает блестящую придворную карьеру.
Барон скептически выгнул бровь.
— Если вам безразлично будущее вашего первого сына, подумайте о втором, — вкрадчиво озвучил свой последний аргумент герцог. — Вы ещё так молоды, у вас молодая жена. А ваш замок слишком тесен для двух наследников.
На бесстрастном лице барона впервые проступило нечто похожее на человеческое чувство — плохо скрываемое облегчение, — будто впереди вдруг замаячил выход из безнадёжного тупика, в котором он давно и безнадёжно потерялся.
— Забирайте, — сухо промолвил он и, не глядя на герцога, направился к выходу.
Прощание
Собрался баронет на удивление быстро — заплечную холщовую сумку с поклажей приземистый слуга снёс вниз чуть ли не сразу после окончания разговора герцога с бароном. Вслед за слугой спустился одетый в простое дорожное платье баронет.
— Там не много, — сказал он герцогу, будто извиняясь за столь скромные пожитки. — Смена белья, пара книг… моих личных, — торопливо добавил он, видимо, опасаясь, чтобы герцог не заподозрил его в хищении отцовской библиотеки, — и… кое-что от матушки. Герцог кивнул и принялся пристраивать нехитрую кладь рядом с лукой седла уже знакомой ему по конюшне баронетовой лошади.
Барон к сыну на прощание не притронулся, баронесса украдкой смахнула слезу, а баронет — к немалому изумлению герцога, — также украдкой, сунул ей в руку сорванные у крепостной стены три ромашки и неуклюже клюнул в щеку.
— Барон, баронесса. — Герцог отвесил лёгкий поклон. — Благодарю за оказанное гостеприимство. — Герцог поцеловал ручку баронессы и — в знак особой признательности — перстень на руке барона. Судя по каменному выражению лица последнего, намёк он понял. — Мы будем вас навещать, барон. — Судя по тому, как дёрнулось у барона веко, «угроза» попала в яблочко.
— Надеюсь на это, — голос барона свидетельствовал об обратном.
Герцог с баронетом вскочили в сёдла. Лошади тронулись с места. Баронет вырвался вперёд — навстречу новой жизни. Герцог поотстал и обернулся. Баронесса больше не сдерживала слёз и махала пасынку вслед тонким батистовым платочком. Барон задумчиво потирал подушечкой большого пальца камень на перстне, к которому приложился герцог. Их глаза на мгновение встретились. Барон хлестнул его колким взглядом. Герцог вздрогнул и опустил глаза.
Оба прекрасно поняли друг друга. Похоже, это было начало связанного особыми узами союза вассала и сюзерена.