Так неужто...
Он вспомнил Викентия Петровича - умного, корректного, немного насмешливого и в то же время излучающего загадочную, пугающую своей необъяснимостью силу. "А чо, реальный маньячина!" - сказал бы простой обыватель, просвещённый телевизором. Участковый был чуть более эрудирован в этой области, нежели простой обыватель. Он знал, что большинство "маньяков" - обычные лохи, жертвы рокового для них стечения обстоятельств, недобросовестных следователей и падких до жареных фактов журналистов. Немногие из них действительно совершили хотя бы одно убийство или изнасилование. Кровожадных психопатов, способных годами водить за нос неглупых дядек в погонах и класть трупешники штабелями - единицы. Для того, чтобы профессионально и в больших количествах истреблять гомо сапиенсов, нужны нетраченые мозги. Нужна воля и кое-какие практические навыки. А ещё должен быть какой-то внятный мотив, повод, причина - ведь железные профессионалы сходят с ума не так часто, как показывают в кино. Какой смысл Викентию Петровичу истреблять бомжей и мигрантов? Строго раз в четыре года? Бред какой-то.
- Вот именно. Не лез бы ты сюда. Не твоего ума это дело.
- А? - Участковый чуть не упал со стула. Он ясно услышал голос Викентия Петровича - да что там голос, он готов был поклясться, что увидел его! Он сидел напротив и смотрел капитану в глаза, и взгляд его светло-серых льдинок не сулил ничего хорошего.
Участковый протёр глаза, и наваждение пропало.
Он поёжился и снял телефонную трубку - сообщить о находке ножа.
Какое-никакое, а достижение.
Сторожевой кобель, даже если не рвёт штаны воришкам, должен хотя бы брехать. Иначе жрачку не получит.
* * *
Это началось ещё в армии. Ночью, на грани сна и яви, он слышал голоса. Голоса доносились откуда-то издалека и чаще всего бывали неразличимы, но со временем он начал разбирать их. Иногда говорили между собой несколько человек, иногда звучал монолог. Он улавливал отдельные слова и даже обрывки фраз, но, как только он начинал прислушиваться, слова распадались на бессвязные звуки, и голоса затихали.
Разумеется, он не сказал об этом ни единой живой душе. Человека, который слышит "голоса", окружающие считают не вполне нормальным. И даже если психиатры не найдут у него никаких отклонений, сам по себе факт общения с врачами-мозгоправами закроет перед ним очень многие двери. А Викентий был честолюбив. Тем более что "голоса", поманив его с полгода, пропали.
Они вернулись спустя несколько лет - сразу, как только они с женой и первенцем Гришкой въехали в квартиру в новенькой девятиэтажке от завода. Когда радость по поводу обретённого угла схлынула, явилось смутное беспокойство. И причин для него вроде не было - на работе и дома всё шло своим чередом. На здоровье он не жаловался: даже звездообразный шрам на скуле, след ожога, который на войне чуть лишил его глаза, теперь только способствовал успеху у девушек - они во все времена падки до воинственных мужчин. Тем не менее, у Викентия испортился сон. Он ни с того ни с сего стал просыпаться среди ночи, как от толчка, и подолгу не мог уснуть. Через неделю после первого беспричинного пробуждения он услышал шорох, похожий на тот, какой издаёт пустая магнитофонная плёнка. Ещё через несколько дней шорох сложился во вкрадчивый шёпот:
"...ставят дома на земле не своей, не опаханной да не огороженной, да у прежних Хозяев не выкупленной, да без жертвы, без молитвы... оттого в домах тех злыдням раздолье, навьям приволье... оттого хозяйству разруха, а людям недуги да хвори, а в семьях разлад да раздрай... А от века мир молитвой стоит, жертвой доброй, небитой да некровавленной..."
Шёпот не пропадал, как это бывало раньше, не растворялся в бессмыслице, когда Викентий пытался к нему прислушаться. Кто-то настойчиво поверял ему тайны незримого тонкого мира, загадочного и страшного, который сосуществует с миром явным, дневным, и способен влиять на него. События, происходящие с нами и вокруг нас, даже наши мысли и чувства - всё это имеет корни в тонком мире, чьи незримые и неосязаемые обитатели снуют среди нас, помогают, вредят, нашёптывают...
Для Викентия настали тяжёлые дни. Временами его бросало в холодный пот от мысли, что он сходит с ума, порой он крепко задумывался, и думы эти были не из приятных. Рушился мир, в котором он жил - мир сложный, полный неизвестного, но всё-таки логичный, объяснимый в категориях объективной науки. Антинаучное - значит ложное. Викентий был воспитан в просвещённой советской семье, в детстве с большим удовольствием читал "Юный натуралист" и "Юный техник", чем "Мурзилку" и тому подобные соплеслюни. Он даже крещён не был - во всей родне не нашлось ни одной сильно воцерковлённой бабушки или тётушки, которая тайком сволокла бы младенца покрестить. К верующим всех мастей он относился с незлой насмешкой и сочувствием, как к людям чудаковатым, но безобидным. На войне многие ударились в суеверия: носили при себе разные амулетики, соблюдали приметы. Их командир, например, не трогал с места танк, не щёлкнув пальцами и не пробормотав неприличную мантру "Понеслась... по кочкам, со святыми упокой!". Викентий тоже носил на шее забавный камешек с дыркой, который нашёл за день до вылета в Зареку. Этакий сентиментальный наёмник, который и на чужбине носит с собой частицу родной земли...