Выбрать главу

- Прими мою жертву, о солнечный Кецалькоатль! - завопил Викентий, воздевая руки к небу, которое в данных условиях заменял бугристый низкий потолок. - Низвергни громы и молнии на бородатых пришельцев!

- Ты, мил человек, про Небесное Пламя помалкивай - накличешь. И чужими именами меня звать негоже. А коль пришёл ты с пустыми руками, так про жертву-ту не болтай. Слова - они силу имеют, нам неподвластную. Или сам решил жертвой лечь? Так рановато ещё.

У Викентия волосы встали дыбом. Этот голос он слышал множество ночей.

Он медленно повернулся на звук.

Возле стены, теряясь в тени, стояла тёмная фигура, похожая на человеческую. Кряжистая и корявая, точно исполинский выворотень, она казалась из-за этого приземистой, хотя была выше Викентия на голову... если только можно определить, где у этого монстра была голова. Викентий пытался всмотреться в страшного собеседника, но не мог: взгляд соскальзывал с тёмной фигуры, а воздух вокруг подземного жителя плыл и дрожал, точно над костром.

- А и нечего тебе смотреть, - сказало существо, прочитав или угадав мысли Викентия. - Достаточно знать, что я есть.

- Кто ты? - спросил Викентий, только что рукой не придерживая прыгающую челюсть.

- Хозяин, - просто сказал тёмный.

- То есть?

- Дому этому я хозяин. Хранитель и содержатель.

- Домовой? - спросил Викентий и понял, что вопрос прозвучал глупо, но "Хозяин" не рассердился. Ему даже показалось, что земляная глыба беззлобно усмехнулась. Разумеется, он этого не видел. Просто... почувствовал.

- Не совсем. Но близко. Однако ж я тебя, мил-человек, не лясы точить сюда позвал. - Он выдержал короткую паузу - словно вздохнул - и продолжал. - Вы-то живёте да не ведаете, сколь вокруг вас нежити навьей кружится. Вот на этом-то месте, где вы дом свой взгромоздили, сколько душенек беспокойных, обретается - срок не доживших, не своею смертью померших, а? Сколько бесовни алчной? Они-то и жрут вас заживо, боли да лихоманки, да тоску чёрную насылают, со свету сживают. А кто вас оборонит? Это ведь только бесы на добычу непрошены летят. Богов небесных и земных, Хозяев рачительных, надобно позвать честно, с поклоном. А сделать это некому. Древнее Ведание, что люди просвещённые, дваждырождённые, по крупицам собирали, вы напрочь позабыли. Нет среди вас Ведающих. Слышащих, вроде тебя, по пальцам перечесть. Да есть ещё те, кто, древнего Ведания не разумея, старые обряды блюдут. Когда эту храмину, - Хозяин усмехнулся, - громоздили, один из тех, которые строили, додумался-таки петушка замолить. Добрая жертва, но мала, мала. Ты сам посуди: дом ваш такой, что в давние времена столько народа в целом погосте жили. Небось, грамотный - посчитай, сколько нежити да на один-то дом слетается, а мне одному - со всеми с ними биться надобно... И нежить нынче злая да живучая - не та, что в давние времена.

- Так что же?.. - спросил Викентий.

- Молитвой мир стоит, укрепляется да обновляется. Великую жертву надобно принесть.

"Человека", - подумал Викентий.

- Верно, - промолвил подземный дух, и Викентий уже не удивился, что тот читает его мысли. - Нынче рано. Послезавтра - тот самый день, - в голосе существа прозвучало неподдельное уважение ("двадцать девятое февраля. Касьянов день", - отстучало в голове Викентия). - Вот завтра - в самый раз. О согласии тебя не пытаю. Знаю, что всё сделаешь. Пособлять не буду, а как ряд править - узнаешь. А теперь - поди отселе.

Викентий не помнил, как оказался на улице. Светило по-весеннему яркое солнце, истошно орали воробьи, Михалыч с похвальным усердием обкалывал пласт слежавшегося снега, в сквере мальчишки среднего школьного возраста играли в снежки, на детской площадке мамаша урезонивала ревущего ребятёнка. Прошла мимо Люська из семьдесят второй, стрельнула масляными глазками... Это был привычный, понятный, дневной мир, оказавшийся не более весомым и прочным, чем радужная плёнка мыльного пузыря. Сегодня он прикоснулся к тому, что скрывала эта ничтожная оболочка. Его ощущения можно было сравнить с чувствами девятилетнего мальчишки из интеллигентной семьи, узнавшего тайну своего появления на свет, которую от него скрывали не в меру заботливые родителя. Теперь с этим знанием предстояло жить. Да не просто жить - в самое ближайшее время сделать такое, что от одной мысли волосы вставали дыбом.

...На следующий день с обеда Михалыч загулял. Он засел в дворницкой с двумя забулдыгами, которых подобрал у пункта приёма стеклотары. Из-за прикрытой двери доносился мелодичный звон той самой тары и немелодичное пение. Несколько раз компания выкатывалась во двор и потешала граждан своими выходками.