Больше всего Драмжер ненавидел ночное время. Несмотря на свою вражду при свете дня, юноши были вынуждены спать на одной кровати. Стоило им лечь, как воцарялось напряженное молчание, только усугубляемое соседством. Стараясь не прикасаться к Бенони, Драмжер отодвигался на самый край матраса, однако утро неизменно встречал в объятиях спящего соседа. Со сна тепло его тела доставляло ему удовольствие, напоминая об Олли, но стоило ему продрать глаза и осознать, что к нему прижимается противный Бенони, как в нем просыпалось отвращение и он откатывался как можно дальше. У Драмжера было ощущение, что стоит ему уступить — и их враждебность сменится тесной дружбой; именно по этой причине он не хотел уступать, и его упорство только увеличивало пропасть между единокровными братьями.
Драмжеру остро не хватало друга, однако в Доме было всего двое его сверстников — Бенони и Блоссом, которая исполняла обязанности няньки при малышке Аманде, дочери Софи.
Он чувствовал, что Блоссом была бы не прочь сойтись с ним поближе, хотя он редко виделся с ней, так как она почти все время находилась на втором этаже, с Амандой, Софи, Уорреном и Бенони. Всякий раз, когда они встречались в вестибюле или в кладовке, Блоссом одаривала его приветливой улыбкой и ласковым словечком. Как-то раз, столкнувшись с ним в пустом коридоре на третьем этаже, где обитали слуги, она позволила ему обнять ее и прижать к стене. Они так и застыли, охваченные волнением, пока на лестнице не раздались чьи-то шаги. Драмжеру пришлось искать убежища в своей каморке, иначе его явное возбуждение сделалось бы предметом насмешек.
С тех пор между ними ничего не происходило, однако воспоминаний об одном-единственном объятии хватало, чтобы у Драмжера возродились надежды на отмену вынужденного обета воздержания, пусть плоская физиономия глупышки Блоссом и не слишком его привлекала. Всегда закрытая дверь ее комнаты неподалеку от их с Бенони каморки была для него еженощным соблазном. Однако побуждение пробраться к ней оказывалось слабее воспоминаний о порке, которой он был подвергнут в наказание за связь с Клариссой, и строгого предупреждения Хаммонда, что только он, хозяин, вправе решить, какую девку кому крыть.
Поселившись в Большом доме, Драмжер из ночи в ночь лежал с открытыми глазами, пялясь в темноту, прислушиваясь к мерному дыханию Бенони и скучая по чердаку, где у него был хотя бы Олли. Чтобы утешиться, он внушал себе, что Блоссом вовсе не так красива и соблазнительна, как Кларисса. Однако она оставалась женщиной и, при всех недостатках внешности, обладала телом, к которому он испытывал сильное влечение. Но рядом находился всего лишь Бенони, которого он люто ненавидел.
Мало-помалу он привык к новому жилищу и научился сразу засыпать, сморенный усталостью. Враждебность не может вечно сохранять остроту; неприязнь между ним и Бенони стала ослабевать, они уже перекидывались словечком-другим. Говорить о близости, тем более о дружбе пока что было рано, однако теперь они хотя бы могли обсуждать интересующие обоих предметы. Впрочем, Драмжера так утомляла работа, что он засыпал, едва прикоснувшись к подушке; по утрам Лукреции Борджиа приходилось подолгу стучать в дверь, прежде чем он, отлепившись от Бенони, начинал сонно натягивать одежду.
Как-то вечером, после особенно трудного дня, когда он впервые прислуживал вместе с Брутом за господской трапезой, он поднялся к себе за полночь настолько изможденным, что раздевался уже с закрытыми глазами. Во время нескончаемого ужина, пока белые наслаждались едой, он стоял рядом с Брутом, не смея шевельнуться из опасения, что сделает что-то не так. При этом он не сводил глаз с огромного вентилятора над столом, которым управлял из кухни поваренок, и его вращение так загипнотизировало Драмжера, что он стал раскачиваться взад-вперед, в такт лопастям.