— Сковать ему ноги. — Хаммонд указал на ножные кандалы, висевшие на стене. — Иначе он будет так брыкаться, что вы его не удержите.
Драмжер лежал животом на грубой мешковине, вдыхая дразнящий запах зерна. Зерно приняло форму его тела, и ему ненадолго стало удобно и хорошо. Потом на ногах защелкнулись кандалы; двое негров грубо схватили его за руки, разведя их в стороны.
— Не выдерни мне руку, — предупредил он того негра, к которому оказалась повернута его голова.
— Молчать! — оборвал его увещевания Хаммонд.
Драмжеру нечего было добавить, разве что еще разок тщетно напомнить о своей непричастности к преступлению. Он не мог видеть происходящего у него за спиной, однако знал, что Хаммонд встал и теперь направляется к нему: об этом говорил стук каблуков. Остановившись над Драмжером, хозяин обратился к Олли:
— Обойдись с ним аккуратно, Старина Уилсон, но и щадить не смей. Забудь, что он тебе брат. Он получит двадцать ударов, но не по одному и тому же месту. Он слишком ценный раб, чтобы разукрасить его шрамами, но наказать его придется. Ну что, сможешь сделать так, как я говорю?
Драмжер ощутил на спине чужую руку — не иначе, Хаммонда, — которая рисовала на нем подобие схемы. Потом опять раздались шаги, и тот же голос, но уже с некоторого расстояния, пустился в разъяснения:
— Вы знаете, ребята, что я не любитель кнута. От него мало толку, да и причинять вам боль мне хочется меньше всего. Но иногда это остается единственным способом вправить вам мозги. Я не терплю двух вещей. Первое — это когда парень покрывает девку без моего разрешения. Второе еще хуже — это когда мне врут. Что бы вы ни натворили, лучше во всем сознайтесь — вам же будет лучше. Взгляните на Драмжера: хороший паренек, но с двумя недостатками. Во-первых, слишком охоч до девок, вечно за ними волочится. Однажды я уже велел надрать ему за это задницу, но это не стало для него уроком и он принялся за старое. Что ж, теперь ему придется попробовать кнута: десять ударов за девку. Во-вторых, он мне солгал, будто не крыл девку, и получит за это еще десять ударов. Вы, парни, глядите в оба; те, кто не отправлен на продажу, лучше не прикасайтесь к девкам, пока я сам вам этого не разрешу, а если что-то натворите, лучше сами мне в этом сознайтесь.
Шаги замерли. До ушей Драмжера донесся скрип: Хаммонд снова сел.
Драмжер ждал, вдыхая сквозь мешковину аромат зерна и наслаждаясь его текучестью. Ему все еще не верилось, что с ним может случиться такая несправедливость, раз он не знал за собой вины. Разве невиновный может быть подвергнут наказанию? И все же назревало именно это. Молодцы сильнее растянули ему руки, над головой раздался негромкий свист… Удар был нанесен: ему показалось, что его спину обожгло огнем. Пострадал не только кожный покров; боль пронзила мышцы и скрутила в тугой клубок нервы. Боль была настолько нестерпимой, что сознание отказывалось называть это болью. Скорее, это было уничтожение всех прежде знакомых ему чувств, сгорающих в вулканическом извержении раскаленной лавы, сжигающей дотла его самого. Как он ни крепился, вопль вырвался из его глотки и заметался под крышей, наполнив эхом весь сарай. Драмжер глотнул воздуху, чтобы снова завопить, но новый удар пригвоздил его к мешкам.
Он задергался, как зверек в силках, тщетно пытаясь вырваться. Здоровенные негры не выпускали его запястий, ноги сковывали кандалы, тело тонуло в зерне. Потом его сотряс третий удар, сопровождавшийся хозяйским голосом, произнесшим «три», четвертый со словом «четыре»… Пламя охватило все его тело: оно уже испепелило спину и теперь гуляло по крестцу и бедрам. Пытка продолжалась, тело дергалось в безумных конвульсиях, не в силах противиться истязанию.
Из какого-то другого мира, из-за багровой завесы страдания, уже отгородившей его от жизни, прозвучали слова:
— Десять! Дай ему передохнуть, Олли. Мне надо с ним поговорить.
Полумертвый Драмжер не обратил внимания на то, что удары прекратились. Его нервы, мускулы, кожа приняли больше страданий, чем могли снести, однако удар, к которому уже приготовилось его окаменевшее тело, на этот раз так и не обрушился; вместо этого он, с трудом приподняв голову, увидел штанину Хаммонда.
— Наказание за Блоссом ты получил, — проговорил Хаммонд, наклонившись к нему. — Ты получишь еще десять ударов за вранье, если сейчас же не скажешь мне правду. Сознайся, что это твоя работа, — и не получишь больше ни одного.
Медленно, с неимоверным трудом Драмжер еще чуть-чуть приподнял голову, чтобы встретиться глазами с Хаммондом. К своему удивлению, он увидел в хозяйских глазах не гнев, а только жалость. Голгофа — не место для прозрения, и Драмжеру не было дано понять, что Хаммонд подвергает его наказанию не из садистских побуждений и не из оголтелой жажды мести, а просто отдает дань своему понятию о справедливости. Полумертвый от страданий Драмжер знал одно: его безжалостно истязают в наказание за чужие прегрешения.