Надежно спрятав все это в своей комнате, она приготовила саквояж, с которым прежде путешествовала в Новый Орлеан, когда сопровождала туда семейство хозяев. Ее собственная одежда — перешитые Августины платья — отличалась благородством ткани и покроя; к тому же у нее нашлась кое-какая одежда Бенони, которую она чинила в свободные часы. Теперь, когда приготовления были завершены, а украденные платье и шляпка висели в глубине ее собственного шкафа, она сочла предварительный этап успешно выполненным. Наиболее трудный этап побега должен был наступить позже, под покровом темноты.
После трапезы Хаммонд провел какое-то время с Августой и Софи в гостиной, обсуждая предстоящую поездку. Примерно в девять вечера все поднялись по лестнице в свои спальни, и Августа позвонила в звонок, призывая Регину помочь ей раздеться. Приготовив хозяйку ко сну, Регина заглянула к Софи и ее детям и, удостоверившись, что все улеглись, спустилась в кухню, чтобы смешать ночное питье для Хаммонда — его обычный горячий пунш. Отнеся бокал наверх, она дождалась, пока хозяин попробует питье и одобрительно кивнет, потушила по приказу хозяйки свет и возвратилась к себе.
Оставалось дождаться, пока все уснут. Она не находила себе места, так как теперь у нее не осталось занятий, кроме мелочей: положить в сумочку моток тесьмы и пузырек со средством от тошноты. Она заставила себя замереть на стуле, но в отличие от тела душа не желала успокаиваться. Она уже жила свободой — своей и сына. Часы на стене медленно отсчитывали последние минуты неволи.
7
Казалось, тиканью часов не будет конца. На самом же деле минул всего час с минутами с тех пор, как дом затих. Наконец Регина встала и с величайшей осторожностью добралась до двери, ведущей в спальню Максвеллов. Приоткрыв дверь, она прислушалась. Храп Хаммонда и мерное дыхание Августы подтверждали, что душевные терзания рабов нисколько не препятствовали здоровому сну хозяев. Регина облегченно закрыла дверь. Наступило время действовать.
Она зажгла свечку и мгновенно обрядилась в платье Августы и ее шляпку. С саквояжем в одной руке и свечой в другой она спустилась в кабинет Хаммонда и поднесла свечу к щиту с ключами. Вот тот самый большой ключ с двумя ключами поменьше! Она схватила все три и сунула их в сумочку. Потом подошла к столу Хаммонда и нашла в верхнем ящике жестяную коробку, откуда взяла пять золотых десятидолларовых монет с орлом, несколько серебряных долларовых монет и пачку купюр, которые не позаботилась пересчитать. Задув ставшую ненужной свечку, она прислушалась, боясь, что наверху раздастся шум, свидетельствующий о том, что ее побег сорван. Однако в доме было тихо, если не считать привычного скрипа, без которого не обходится ни один дом, устраивающийся на ночлег. Регина, не оглядываясь, вышла в заднюю дверь. Встающая луна давала достаточно света, и она уверенно перебежала из тени дома в тень сарая, а потом через мостик — в рощицу у реки; поднявшись на холм, она заторопилась мимо невольничьих хижин. Саквояж оказался тяжелой ношей, и ей частенько приходилось останавливаться, чтобы перевести дух, однако для остановок она старалась выбрать тень от куста или от хижины. Когда силы ее были уже на исходе, она добралась, наконец, до отдельно стоящей побеленной лачуги, зловеще сияющей в темноте. На двери лачуги болтался увесистый замок, а единственное забранное решеткой оконце находилось слишком высоко, чтобы она могла до него дотянуться, даже привстав на цыпочки. Она чувствовала, что сын бодрствует от горя и одиночества. Рискуя быть замеченной на фоне белой стены, она встала под окном и негромко произнесла: