К своему удивлению, Саймон не обнаружил в галерее портрета матери Андреа. Он безуспешно попытался вспомнить имя девушки, на которой был женат Эймис. И рассердился: эта ветвь фамильного древа оказалась единственной, которую он не знал. Надо будет спросить Лео как-нибудь… или Андреа.
Однажды утром, снова гуляя по галерее, Саймон вдруг понял, что пустое место на стене между двумя портретами на самом деле дверь. Лео предоставил ему полную свободу в осмотре всего дома, так что Саймон без колебаний открыл ее и восхищенно присвистнул. Очевидно, эта комната служила музыкальным салоном. По сравнению с галереей, тянувшейся вдоль всего дома, она была довольно маленькой. Оштукатуренные стены были обшиты деревянными панелями, выкрашенными в белый цвет, и расписаны изысканными сценами из жизни периода Регентства. Высокие окна были занавешены тяжелыми зелеными бархатными шторами, собранными внизу и перевязанными золотыми шнурами, с годами поблекшими. Под каждым окном стояла старинная кушетка. Комнату смело можно было бы назвать небольшим музеем: кто-то, несомненно, с любовью собирал и реставрировал различные музыкальные инструменты, служившие многим поколениям Тревейнов. Здесь был и спинет — род клавикордов, два клавесина и клавикорд, а также золотая арфа. Каждый инструмент был накрыт куском отделанного бахромой бархата или гобеленом, на некоторых виднелись прикрепленные таблички с именами владельцев. Вдоль одной стены располагался застекленный стенной шкаф, на полках которого лежали флейты, кларнеты, скрипки и несколько духовых инструментов, названий которых Саймон не знал.
Все это означало, что его предки питали особую любовь к музыке. Для Саймона это было открытием — он всегда полагал, что музыкальность и исполнительскую способность унаследовал исключительно от бабушки и матери — профессиональной пианистки. Теперь же он обнаружил и другое объяснение своих способностей.
Помимо старинных инструментов здесь находилось и современное, хотя и не новое, пианино. Саймон с любопытством поднял крышку клавиатуры и взял мягкий аккорд. Оно оказалось превосходно настроено. Ему стало интересно, кто же на нем играл. Внезапно на ум Саймону пришла идея. Он поднял покрывало одного из клавесинов, сел на стул перед ним и сыграл несколько частей хорала Баха. К своему удовольствию, Саймон обнаружил, что и этот инструмент прекрасно настроен. Видимо, комната использовалась не только в качестве музея.
Он начал хорал вновь, проиграл его с начала и до конца, наслаждаясь незнакомым звучанием, рождавшимся под его пальцами, и после паузы, с легкой улыбкой взяв несколько нежных аккордов, запел под свой собственный аккомпанемент:
Затихли последние ноты, Саймон уронил руки на колени. Позади него послышался слабый шорох. Но никого, кроме него, в комнате не было. На мгновение он почти поверил, что своим пением вызвал какого-то кроткого и нежного духа из далекого прошлого. Но, внимательнее вглядевшись под одну из зеленых занавесей, заметил носок дамской туфельки.
Некоторое время Саймон пребывал в нерешительности, его смуглое лицо было задумчиво и серьезно. Затем, пожав плечами, он подошел к окну.
— Видимо, я должен извиниться, — отчетливо произнес он. — Я был совершенно уверен, что я один, иначе я бы не позволил себе подобного представления.
Занавеска немедленно отодвинулась, и, как он и ожидал, из-за нее показалась Андреа.