Тем не менее Вовка еще и сейчас не очень испугался. Во-первых, потому что покамест ничего плохого от Хозяина не видел. Во-вторых, с Агатой, Поросятниковыми и Пеструхиным ничего ужасного тоже не произошло. Подумаешь, сидят как замороженные! Наконец, если Вовке достанутся все обещанные вещи, то ему будет наплевать на их происхождение.
Просидев минуты три рядом с завороженной публикой, Вовка рискнул встать на ноги. Сделал он это с опаской, даже голову задрал на всякий случай: вдруг какая-нибудь змея на шею с веток упадет? Но на ветвях берез змей не было. Однако когда Куковкин решился пройтись по полянке и слишком близко подошел к краю, как из травы, росшей в промежутке между березами, немедленно поднялась треугольная головка, выстрелила раздвоенным язычком и сурово прошипела. Вовка понял без переводчика: «Дальше не ходи, укушу!» То же самое происходило и около других берез. Выходит, хоть Вовка и выполнил блестяще поручение, свободу ему все-таки ограничили.
Куковкин, однако, особо не переживал по этому поводу. Гадюки — это всего лишь слуги, охранники, которым приказали сторожить. Просто Хозяин болота занят своими делами, до Вовки у него руки не дошли. К тому же куда Вовка пойдет с этой полянки? В болото? Тонуть в трясине? Дорогу-то ведь он не запомнил. Так что змеюки к нему, скорее, для его же безопасности приставлены.
Успокоив себя этим, Куковкин еще раз прошелся вокруг полянки и убедился, что змеи на середину не выползают, а дежурят только по краю. Соответственно, если вести себя прилично и не пытаться бежать, то ни одна гадина его не цапнет. Бежать Вовка никуда не собирался, поэтому чувствовал себя вполне спокойно. Как вдруг откуда-то сверху послышался какой-то скрипучий, очень противный голос:
— Дур-рак! Вовка — дур-рак!
Вот от этого внезапного звука, нарушившего болотную тишину, у Куковкина впервые за нынешний вечер мороз по коже прошел.
Вовка задрал голову вверх и увидел на ветке одной из берез большущую черную птицу. Намного больше обыкновенной серой вороны. Словно бы специально для того, чтоб у Вовки не было никаких сомнений, что каркала именно она, птица еще раз открыла клюв:
— Вовка — дур-рак!
Куковкин поежился — уж больно мерзкий был голос у этой представительницы крылатого племени. Примерно так же резало уши дома, на кухне, когда мама начинала оттирать сковородку от пригоревшей пищи. Но там, кроме неприятного звука, ничто особо не тревожило. Здесь, на Гнилом болоте, все воспринималось по-другому…
Конечно, не было ничего сверхъестественного в том, что птица заговорила и обозвала Вовку дураком. Попугаи всех дураками обзывают — и ничего, никто это за чудо не почитает. К тому же Куковкин знал, что разговаривать — точнее, подражать человеческой речи — умеют не только попугаи, но и скворцы, и еще какие-то виды птиц.
Но эта, черная и длинноносая, прокаркала не обычное: «Попка — дурак!», а вполне четко услышанное: «Вовка — дурак!» То есть создавалось впечатление, что эта летающая болтунья, у которой мозгов немногим больше, чем у курицы, не просто повторяла где-то услышанную фразу, а очень даже понимала, что произносит. С точки зрения науки, такого, наверно, быть не могло. Но Куковкин зоологию еще не проходил и о том, что такого в принципе быть не может, не догадывался. Тем более что здесь, на Гнилом болоте, у него на глазах произошло уже столько всяких чудес, что говорящая ворона, даже знающая Вовку по имени, казалась сущей ерундой.
Очень скоро Куковкин окончательно убедился, что птица действительно умеет говорить, а не занимается звукоподражанием. Более того, оказалось, что эта клювастая еще и мысли читает не хуже, чем сам Хозяин болота. Произошло это почти сразу же после того, как Вовка мысленно назвал клювастую говорящей вороной.
— Попр-рошу не оскор-рблять! — сердито прокаркала птица. — Я не ворона! Я — вороница!