Она не спросила. Думала о другом:
-- Князь ты или беглец -- мне все равно... Где ты захочешь жить -- мне все едино... Мы сможем убежать так далеко, где не только новый князь -- сам Ушастый Звор нас не достанет. Мы можем жить в теплой стране, где никогда не бывает зимы, там, куда улетают эльфуши, как только у нас наступают первые заморозки... Мы можем жить хоть в людном городе, где все друг к другу добры... Хоть в горах, одиноко, где только грифы и нет ни одной живой души... Мы можем все, что захотим, Юстин. Мы заслужили... Давай поженимся завтра? Я дам знать моему отцу...
-- Да, -- сказал Юстин, чувствуя холодок в животе. -- Конечно, его присутствие на свадьбе... обязательно?
-- Ведь это он совершит обряд, -- улыбнулась Анита.
-- Какой обряд?
-- Древний, самый правильный свадебный обряд... Чтобы не только в поступках мы не могли изменять друг другу, но не сделали бы этого и в помыслах -- он войдет каждому из нас в душу и оставит там красный шелковый флажок.
x x x
По первому снегу Юстина выследили. От неминуемой гибели его спасла муха-аукалка, заговоренная дедом, поначалу увлекшая преследователей за собой. А когда охотники поняли свою ошибку -- дичь была уже далеко; Юстин бежал, рассыпая за собой последние семена-обманки, слыша, как с треском врастают в промерзшую землю корни деревьев-однодневок, как поднимается частокол стволов, авось не проберутся конные...
Потом обманки кончились. Он бежал, выбирая овраги поглубже и чащобы погуще. Шел, не останавливаясь ни на минуту, не отдыхая даже ночью, будто и не зная, что такое усталость. Он шел сквозь забытый людьми лес, это была тяжелая работа -- но работа куда более трудная происходила у него внутри.
"Почему, -- потрясенно спрашивала Анита. -- Разве ты собираешься изменять мне?"
"Нет, -- твердил он сквозь зубы. -- Именно потому, что не собираюсь. Именно потому, что люблю тебя и доверяю тебе... И ты мне доверяй! Безо всякого флажка в душе!"
"Но ведь это традиция, -- говорила Анита и казалась при этом такой растерянной, что даже теперь, вспоминая, Юстин скрипел зубами от жалости. -Это -- как клятва, -- говорила Анита. -- Ведь во все времена и у всех народов будущие супруги дают друг другу клятву... Ты скажешь, что не надо давать, ведь и так понятно, что они любят друг друга?"
"Клятву я могу дать и без помощи твоего отца", -- твердил Юстин.
"Значит, ты просто боишься, -- с облегчением смеялась Анита. -- Ну что ты, это не больно и не страшно. Это вообще незаметно, вот увидишь..."
Юстин вспоминал душную ночь в княжеских покоях. Так говорил Ос, Хозяин Колодцев: "Ты боишься. Ты струсил. Ты, как ребенок, впервые увидевший лекаря". Ну конечно, как он мог забыть, чья Анита дочь...
"И потом, -- говорила Анита, -- ведь сегодня мы молоды... А потом пройдут годы. Впереди целая жизнь, я сделаюсь старой, а ты еще будешь полон сил... Кто знает, что может случиться?"
Юстин возмущался. Он доказывал ей и убеждал ее, что никого, кроме нее, пусть больной и старой, пусть вовсе немошной старухи, ему не надо -- но она только непонимающе качала головой: "Юстин, я не узнаю тебя. Не ты ли обещал, что ради меня готов на все, что угодно?"
"Да, -- говорил Юстин. -- Я обещал... и я готов".
"Значит, -- говорила Анита. -- просто прими этот флажок, будто жертву. Пусть это будет твоя первая уступка жене... А потом и я тебе в чем-нибудь уступлю".
Тогда он сдался и сказал: "Мне надо привыкнуть к этой мысли. Дай мне время, чтобы я мог смириться с этим".
Поднялось солнце, и Анита ушла, печальная и задумчивая, но на прощание поцеловала Юстина и сказала: "Я буду ждать. Вот тебе монетка, когда решишься -- брось ее в огонь..."
А на другой день его выследили, и теперь он бежал, ежесекундно ожидая выстрела в спину.
Немного утешало то, что если погоня совсем уж наступит на пятки -можно будет наскоро развести огонь и бросить в него Анитину монетку. И Анита поможет -- если, конечно, на небе в этот момент будет солнце или хотя бы луна...
Когда Юстина догнали, было пасмурное, безо всякой надежды утро. Стрела воткнулась в ствол в полупальце от его уха; не успев ни о чем подумать, он упал в неглубокий осенний снег и покатился вниз по склону оврага. Под слоем снега лежали сухие дубовые листья, можно было бы зарыться в них и переждать погоню -- если бы не далекий лай собак, охотничьих бестий, от которых прятаться бесполезно...
Он скатился на дно, укрылся за поваленным стволом, взял лук на изготовку -- и понял, что сейчас придется впервые в жизни стрелять в человека.
Те, кто преследовал его, не испытывали никаких неудобств, целясь в себе подобного. И, безусловно, в охоте на человека они были куда опытнее Юстина -- стоило ему неосторожно приподнять голову над укрытием, как шляпу с него сдернули, будто шутя. Оглянувшись, он увидел ее на земле -- нанизанную на стрелу с красивым черно-белым оперением.
Вооруженные люди в сером -- кажется, их было четверо -- ловко, будто играючи, перебегали от укрытия к укрытию, спускались все ниже в овраг. Юстин лежа натянул тетиву -- и, внезапно поднявшись над поваленным стволом, выстрелил в первого из бегущих. И сразу же увидел, что стрела его идет мимо и что навстречу ей сверху, из чужого укрытия, движется другая стрела. Юстин скорее почувствовал ее, нежели увидел -- и, как в дурном сне, понял, что не успевает убраться с ее пути, увернуться, упасть...
Под снегом была листва. Запах осени, покоя, кладбища. Юстин лежал лицом вниз, а там, на склоне оврага, кто-то кричал, и в крике этом была смерть.
Юстин приподнялся.
Погоня, что секунду назад спускалась склоном оврага, теперь пыталась отступить под градом стрел. Стрелы приходили из-за Юстиновой спины, доставали бегущих, те падали и барахтались в снегу и в листве. Собачий лай приблизился, потом отдалился; Юстин оглянулся. В десятке шагов за его спиной стоял тощий, по глаза заросший седой бородой старикашка.
-- Тикай сюда, -- сказал старикашка неожиданно густым басом. -- Беги, братушка, а то ведь пристрелят, неровен час...
И поманил кривым, словно дубовый сучок, пальцем.
x x x
Они называли себя "лесными призраками" -- для красоты и чтобы страху было жителям соседних местечек. Жили не очень-то сладко; каждый за плечами имел печальную историю, подлинную либо выдуманную. Первые трое -- бывшие каторжники (один из них сделался атаманом), четвертый и пятый -солдаты-дезертиры, шестой -- сирота без роду без племени, седьмой -- младший сын богатого купца, лишенный наследства и разобиженный на весь мир. Восьмой был поэт и бард, на все лады повторяющий, что мир -- коровья лепешка и потому всем должно быть на все плевать. Девятый был пастушок, сбежавший в лес от скуки. Десятый был дурачок, одержимый духами.