Быт разбойников оказался почти столь же убогим, как и у Юстина в его землянке -- за исключением того, что среди тряпок, служащих постелью, иногда попадались остатки по-настоящему дорогих вещей: полы бархатных кафтанов, обрывки шелковых плащей, клочки не то покрывал, не то портьер. Юстин догадывался, откуда взялись эти вещи, но не хотел думать, что стало с их прежними владельцами.
О безопасности разбойники заботились основательно. Над входом в жилище белели приколоченные гвоздями кости человеческой руки; каждый костяной палец выполнял свою работу: мизинец оберегал от лесовиков, безымянный -- от собак, средний -- от стражников, указательный -- от княжьего гнева и большой -- от крестьян с дубьем. Широко вокруг разбойничьего укрытия расставлены были колья с надетыми на них кукушечьими черепами -- когда рядом появлялся кто-то чужой, в лагере слышно было леденящее душу "ку-ку". Кроме того, перед избушкой денно и нощно горел костер, на закате в него бросали кусочки мелко нарезанного кабаньего хвоста -- испытанное средство от непрошеных гостей.
В хибаре разбойников, в многолетней грязи, полным-полно водилось домохранцев, и никто не обращал на них внимания. Юстин ночевал под открытым небом, сам вызывался сторожить костер. Сперва ему не доверяли, думали, что хочет бежать, а потом, раскусив его брезгливость, взялись потешаться: подбрасывать многоногую мелочь ему за шиворот. Первым, кто проделал этот фокус, был старый каторжник; тогда Юстин сдержался и пригрозил, однако никто не принял его слова всерьез. Вторым шутником оказался плечистый дезертир; дрались долго и жестоко, пока наконец Юстин не повалил соперника на землю и не засунул дохлого уже домохранца ему в зубы.
С тех пор шутить над Юстином перестали.
По ночам приходили какие-то люди, подолгу сидели у костра, что-то приносили в мешках, что-то уносили; порой разбойники отлучались, оставив поэта сторожить хибару и присматривать за Юстином. Поэт заводил свои однообразные песни, а Юстин смотрел, как открывается его рот, и думал о своем.
Огонь горел. На небе висела луна; он разыскивал в кармане Анитину монетку.
Не та ли это самая, которую бросил когда-то на каменный пол Хозяин Колодцев, определяя Юстинову судьбу? Орел -- смерть. Решка -- жизнь...
Юстин сидел, зажав монетку в кулаке.
x x x
Однажды утром он пошел в лес за хворостом. Почему-то именно в это ясное, хрусткое зимнее утро тоска его была особенно черной.
Под заснеженным дубом он остановился. Когда-то в дерево ударила молния, верхушку сожгла, а прочие ветки так сильно напугала, что теперь они росли как придется, вкривь и вкось. Издалека казалось, что в развилке дуба сидит человек.
Он вернется в разбойничий лагерь -- и бросит монетку в огонь.
"Ты решился?" -- спросит Анита.
"Объясни мне, -- скажет Юстин. -- Разве твой отец настаивает на обряде?"
"Нет, -- скажет Анита. -- Но ты решился?"
"Я люблю тебя, -- скажет Юстин, как не раз уже говорил. -- Мне не нужен флажок, чтобы быть тебе верным".
"Ты не хочешь уступить мне?" -- спросит Анита. Как не раз уже спрашивала.
"Пойми меня", -- попросит Юстин.
"Не понимаю, -- скажет Анита. -- Одно дело -- флажок на верность Звору... А другое дело -- на верность жене... Ведь и у меня будет такой же флажок! Ведь я тебя люблю, в отличие от Звора! Я не потребую от тебя злого!"
"Флажок -- зло", -- скажет Юстин.
"Нет, -- скажет Анита. -- Флажок -- это средство. Огонь не может быть злом потому только, что людей сжигают на площадях".
Юстин не найдется, что сказать. В это время Анита, в своей обиде похожая на обманутого ребенка, вытащит откуда-то круглую прозрачную льдинку, взглянет на солнце...
Развилка дуба была пуста. Осыпался потревоженный ветром снег.
x x x
Он часто думал о деде. Как он там? Как перезимует? Наступила весна. Разбойники отощали и обносились. Среди добычи, перекочевывающей в мешки ночных визитеров, больше не было ни золотых украшений, ни парчи -- только грубое крестьянское полотно, оловянная утварь и стеклянные бусы. Юстин понимал, откуда они взялись.
Он ненавидел разбойников.
Иногда ему казалось, что он понимает их. Что разбойники -- люди без единого флажка в душе. Даже тот флажок, что вырастает сам по себе в душе каждого человека и не велит убивать себе подобных -- даже этот флажок у них втоптан в грязь.
Он знал, что с первым теплом уйдет отсюда. Уйдет в горы, где его не достанет князь Арунас, станет жить совсем один и, может быть, сумеет все-таки принять решение...
Не раз и не два он думал о том, как бы объяснить Арунасу, что Юстин не соперник ему. Что он никогда не заявит права на трон -- а хочет спокойно жить в своем доме и помогать деду.
Но не Арунас вынес Юстину приговор, а Ушастый Звор, который был мудр и всегда поступал правильно. А в душе Арунаса цвел красный шелковый флажок, и никогда в жизни ему не отступить от мудрой правды Звора -- потому что Арунасу кажется, что это его собственная правда.
Юстин просверлил дырочку в Анитиной монетке. Просверлил -- и повесил себе на шею.
x x x
Сошел снег. Лопнули почки. Вернулись солнечные дни.
Однажды днем, когда разбойники спали после ночного налета, Юстин снова отправился за хворостом, однако собирать его не стал. Откопал заранее припрятанную сумку с едой и флягой, закинул за плечо -- и пошел прочь. Туда, откуда явился поздней осенью.
Миновал овраг, где его непременно подстрелили бы, если бы не "лесные призраки". Шел и шел; с каждым днем становилось теплее, и однажды вечером Юстин услышал в чаще тоненькую песню эльфушей.