— Охотник, — хмыкнул тонкогубый. — Большой охотник до баб.
Акир вскочил и кинулся на тонкогубого; кто-то бросился разнимать, но по несчастной случайности получил в нос, разозлился и включился в драку на правах участника. Пролилась первая кровь; Юстин отошел в сторону, взял ведро с водой, стоявшее у порога, и опрокинул на дерущихся.
На него окрысились:
— Дурак! Домохранец вонючий!
Драка сменилась перебранкой. Юстин смотрел, как Акир вытирает разбитый нос, как у веснушчатого стремительно заплывает глаз, как жилистый, бранясь по-черному, пытается отжать полы мокрой рубахи — а перед глазами у него стояли яблоки, медленно валящиеся в высокую траву одно за другим.
И как трава покачивается, смыкаясь.
Теперь все смотрели на него.
— Я не хочу умирать, — жестко сказал Юстин. — Это вы, домохраний корм, можете друг другу носы разбивать. Давайте, лупите друг друга… Братья-бастарды, вас же отобрали, вымыли, накормили и в чистое переодели. Сказать, кого в чистое переодевают? И что с ним потом делают? Или сами знаете?
— Сядь, мальчик, — негромко сказал жилистый с серьгой. — Не отец семейства, чай, чтобы перед ужином добру учить.
— Ты тоже не отец семейства, — бросил Юстин. — И он, — кивнул на тонкогубого, стремительно теряющего этот свой признак из-за разбитой, быстро распухающей губы. — Тут не спорить, кто главный, тут выбираться надо, нас тут девятнадцать здоровых лбов…
Сделалось тихо. Жилистый медленно обводил взглядом братьев-бастардов — Юстин видел, как он молча вербует себе сторонников.
— У них сабли, — тихонько предположил веснушчатый, тот самый, на чей хутор Краснобровый ездил, как к себе домой. — И потом, дверь не выломать…
— Тебя как зовут? — спросил Юстин у жилистого.
Тот почему-то вздрогнул. Скривил губы:
— Ну, Арунасом…
— Ты, Арунас, не кузнец случайно?
— Ну, кузнец, — сказал жилистый после паузы. — А ты откуда знаешь?
— А сильный ты, — Юстин смотрел жилистому в глаза, лесть его была безыскусна, как бревно. — Посмотри, брат, мог бы ты эту дверь сломать?
Арунас ответил взглядом на взгляд. Хмыкнул:
— Дешево же ты меня покупаешь, брат-бастард.
Они вспоминали расположение коридоров, загибали пальцы, считая стражников, предлагали, отвергали и соглашались, доказывали, спорили, но не дрались больше. Надо всеми висел один топор; Юстин скоро знал всех по именам, знал, кто чем слаб и в чем силен. Распоряжался по-прежнему Арунас — Юстин был при нем главным советчиком. Тонколицего вестника несчастья звали Уляном, сперва он отмалчивался, сидя в углу, но тень топора и лихорадочная жажда спасения в конце концов и его толкнули навстречу братцам-бастардам.
Юстин, никогда не имевший настоящих друзей, в течение получаса обрел восемнадцать почти родных душ. Арунас на поверку оказался не только тщеславным и сильным, но и умным, отважным парнем. Тучного звали Флором, у него обнаружилась необыкновенная память — он до последней мелочи помнил, кто из стражников где стоял, чем был вооружен и куда смотрел.
Этот длинный день представлялся Юстину одним из самых страшных — и самых лучших в его жизни. Ведь несмотря на страх смерти, несмотря на все, что пришлось пережить, а может быть, благодаря этому — они любили друг друга, как только могут любить настоящие братья. Почти у всех были невесты и жены, у некоторых — дети, у некоторых — старые матери; все знали, для чего жить, всем нужно было выжить, и Юстин, как мог, убеждал их в том, что спасение — возможно.
У Арунаса был годовалый сын, и Юстин поклялся брату, что если во время побега Юстин спасется, а Арунас нет — то Юстин обязательно доберется до поселка Липы и расскажет все Арунасовой жене, и передаст, что деньги зарыты в просмоленном мешке под елкой и что ждать ей надлежит год, а потом выходить замуж, чтобы малый Ронька без мужской руки не рос…
Однако чем дальше готовился побег, тем яснее становилось, что Арунасу сына не видать. Железную дверь не способны были снять с петель и сорок кузнецов, а не то что один. А если бы и удалось как-то выбраться из узилища — в узких коридорах девятнадцать безоружных парней не имели никакого преимущества перед парой-тройкой вооруженных и обученных стражников.
Лихорадочное возбуждение сменялось унынием и готово было перейти в тоску — когда за дверью послышались шаги, скрежетнул засов и на пороге встал некто в черном, одеждой похожий на лекаря, но с саблей на боку. Пришелец был гладко выбрит, голубоглаз, улыбался широко и жестоко; девятнадцать братьев-бастардов попятились, кто сидел — вскочил, кто стоял — отшатнулся.
— Здравствуйте, мальчики, — весело сказал вошедший.
У него были длинные светлые волосы, зачесанные назад и собранные в косичку. И еще у него были крупные, не прилегающие к голове уши.
— Надеюсь, вас никто тут не обидел? — поинтересовался незнакомец все так же весело; знакомые слова в его устах звучали непривычно, хотя и вполне разборчиво.
Бастарды молчали. Переглядывались; за спиной у незнакомца стеной стояла стража.
— Вы уже догадались, зачем вы здесь? — спросил длинноволосый.
Юстин с тоской смотрел через его плечо. Стражников собралось человек десять, а может, и больше. Попытка побега была обречена.
— Что ты там увидел?
Юстин не сразу понял, что вопрос обращен к нему. Отступил на шаг; веселые — и очень холодные — глаза незнакомца глядели ему в переносицу.
— Я не люблю, мальчик, когда заглядывают мне за спину, — с улыбкой продолжал длинноволосый. — Мое имя — Звор… Ушастый Звор, если кто-нибудь из вас слышал.
— Краснобровый князь умер. У всех у вас в жилах течет кровь Краснобрового. Каждый из вас может стать его наследником…
Вероятно, сейчас последует приговор; Юстин сидел, не поднимая головы.
— …Я хочу, чтобы на трон взошел человек, в чьих жилах течет кровь династии Краснобровых. Такова традиция; никто, даже самый умный враг, не сможет назвать нового владыку самозванцем. Законных детей у князя не было, зато, по счастью, он много оставил бастардов, здоровых и крепких, вменяемых и разумных, и одному из них предначертано стать властителем… Вы слышите меня, мальчики? Это может быть любой из вас: ты, — Звор кивнул тучному Флору, — или ты, — тонкий палец почти уткнулся в грудь Арунасу, — или ты, — он мягко улыбнулся подростку.
Сделалось тихо.
Они сидели вдоль стен, Ушастый мягко ступал, расхаживая взад-вперед, время от времени его взгляд останавливался на чьем-нибудь лице — и тогда тот, кто удостоился Зворова внимания, краснел, бледнел и отводил глаза.
Им требовалось время, чтобы осознать. Слишком много ударов судьбы обрушилось на каждого из них за прошедшие два дня; попасть в рекруты, оказаться бастардом, пережить страх смерти и сразу после этого оказаться наследным принцем — даже Арунас, чьему самообладанию Юстин завидовал, сидел теперь бледнее непропеченного блина и часто сглатывал, дергая шеей.
— Итак, — Звор остановился. — Итак, кто из вас не хочет быть князем? Кто не хочет доказывать свое право на трон? Встаньте!
У Юстина задрожали колени.
«Отпустите, меня ждет дед, ярмарки еще не кончились, мне нужно домой…»
Все эти слова должны были быть сказаны именно теперь, Юстин должен был встать — и громко сказать их в лицо полководцу, приказавшему выковать на своем шлеме стальные уши, чтобы любой солдат в бою мог видеть его и следовать за ним…
Скрипнула скамейка.
Но никто не поднялся.
«Он красивый», — сказала Анита далеко-далеко, давным-давно.
Падали яблоки в траву. Покачивались гроздья черешни; мелькали в ветвях круглые пятки.
«Я ходила через стеклышко к Звору в парк. Один раз с ним говорила… У него действительно большие уши. Но он все равно красивый…»
Юстин лежал без сна, закусив зубами подушку.
Когда укладывались на ночь, Арунас сказал ему, будто ненароком:
— Ты один теперь знаешь, где я деньги зарыл. Так что если недосчитаюсь…
Юстин не понял:
— Что?
— Деньги под елкой, — жестко сказал Арунас. — У меня дома, в поселке. Так ты учти — ты один знаешь…