Помню, как треснула запекшаяся корка у меня на губах, когда после долгого молчания я сказал наконец:
— Это не она. Это не Ора Шанталья.
Помню, что префект, кажется, даже слегка обиделся:
— Вы уверены?
Я пожал плечами и побрел, как слепой, прочь — из подвала, из холода, из смерти в смерть, потому что лучше бы онабыла Орой. Тогда бы я мог хотя бы проследить, чтобы ее по-человечески похоронили, тогда бы я мог посвятить себя поиску убийц, тогда бы я страдал, наверное, но все-таки определенность — лучше неизвестности…
Как было бы хорошо, если бы на свете не было сабаи. Не было короткой, обрубающей всякую надежду строчки; тогда бы я обрадовался, увидев в страшном сундуке тело незнакомой женщины. Я бы плясал, наверное, посреди промерзшего подвала, потому что этапогибшая дорога не мне — кому-то другому…
А этот другой плясал бы, увидев в сундуке вместо своей женщины — Ору.
— Господин зи Табор? — обеспокоено спросил отразившийся в зеркале старичок.
— Да, — сказал я старичку, стоящему за моей спиной. — Да, разумеется.
— Вам бы завести сову, — сказал старичок озабочено. — У меня на примете как раз есть птенец, очень хороший птенец, я не предлагаю его кому попало… Сова, господин зи Табор, необходима магу не только для поддержания традиции, о нет…
— Я подумаю, — сказал я равнодушно.
«Один молодой маг задумал жениться, из пятидесяти претенденток выбрал десять, из десяти — четырех, из четырех — двоих, а уж из этой парочки никак не мог выбрать. Обратился за советом к отцу, тот и посоветовал. Юноша свел невест в одной комнате, дал им набор золотых цацек (кольца, браслет, ожерелье, брошку) и сказал: кому украшения придутся впору и к лицу, того и замуж возьмет. Ушел и дверь за собой закрыл.
Девицы, разумеется, передрались между собой. Рвали друг с дружки украшения (серег он им не дал предусмотрительно, чтобы мочки целы остались), за волосы друг дружку таскали, толкались, брыкались, наконец одна победила, все на себя напялила, а другая в уголок да в слезы… Кого наш герой за себя взял? Конечно, ту, что проиграла. Зачем ему жена-драчунья, жена-победительница?..»
В зале приглушенно гудели голоса — как будто улей накрыли большой подушкой; кажется, посетителей было больше, чем я рассчитывал. Может быть, праздник или памятная дата? И вообще, который час?
Будто отвечая на мой вопрос, в зале заухала механическая сова. Девять раз. Значит, девять вечера; к префекту я пришел, помнится, в полдень… Где же меня носило все это время? Восемь с половиной часов, уместившиеся между посещением подвала под префектурой — и этим вот девятикратным уханьем?
Я отодвинул бархатную портьеру, прикрывающую вход в зал. На меня не обратили внимания — по крайней мере в первую секунду — только чья-то сова, дремавшая на спинке стула, приоткрыла круглые глаза.
Господа маги отдыхали.
Господа маги пили и закусывали, пыхтели трубками, и сизый дым как-то уж слишком живописно струился под потолком — наверняка кто-то специально забавлялся, конструируя воздушные замки.
За маленьким столиком в глубине зала одиноко сидел человек в черном.
— Здоровья вашей сове, Табор! Когда же вы воспользуетесь заклинанием, дорогой друг? Все уже соскучились в ожидании следующего розыгрыша…
Я не обернулся. Я уже шел через весь зал — шел, натыкаясь на стулья.
— Эй, счастливчик Табор! Вы не очень-то вежливы сегодня! Уж не захворала ли ваша сова?
Я мигнул; кажется, обыкновенный трубочный дым выедал мне глаза. В какой-то момент померещилось, что столик пуст — кто шутит со мной?! Неужели мое собственное воспаленное воображение?
Нет, человек в черном все так же попивал из своего бокала. Человек в черном. Женщина…
Меня по-дружески схватили за рукав; не глядя, я освободился.
Отпрыгнул с моей дороги мальчик-слуга.
Я уже бежал. Сбитые мною стулья не спешили падать — по-бальному вертелись на одной ножке, собираясь рухнуть с возможно большим грохотом; даже сбитый со стола стакан еще не долетел до паркета — парил, живописно расплескивая красную жидкость на скатерть, на пол, на чьи-то башмаки…
Женщина наконец-то посмотрела на меня.
О ужас! Целое мгновенье мне казалось, что таподнялась из сундука, каким-то образом выбралась из подвала и явилась в клуб, чтобы меня разыграть…
Карие глаза, испуганные и радостные одновременно. Веки, подкрашенные разными красками — коричневой и золотистой.
— Ора?!
— Хорт, — она счастливо и укоризненно улыбалась. — Ну что же вы… сперва заставляете меня ждать и волноваться сова знает сколько, потом врываетесь, будто сумасшедший, на нас же все смотрят, вы только оглянитесь!
За моей спиной рушились, грохоча, сбитые на бегу стулья.
— Ора…
— Да что с вами? — она перестала улыбаться.
— Ора Шанталья… это вы?
Она пожала плечами — уже с раздражением:
— Ради совы, Хорт… вы поставили меня в неловкое положение.
Меня тронули за плечо; я обернулся. Господин председатель смотрел обескуражено, на плече у него топталась сова, за спину прятался мальчик-слуга.
— Господин зи Табор, как я рад вас видеть…
— Прошу прощения, — сказал я деревянно. — Приношу свои извинения тем господам, кого я случайно… готов восполнить ущерб…
— Ну что вы, — председатель покачал головой. — Дорогой Хорт, человек, долго владеющий Карой, становится порой совершенно невыносимым в общении, все мы это знаем… Я подошел спросить, не нуждаетесь ли вы в помощи клуба?
— Спасибо, — прошептал я.
Весь зал смотрел на меня. Сильные и слабые, знакомые, незнакомые, смутно знакомые, полузнакомые…
Я кашлянул:
— Господа… Прошу прощения. Приношу свои извинения всем, кого обидел…
Сидящая Ора смотрела на меня снизу вверх. Без улыбки.
Я взял ее за руку и, не глядя по сторонам и не слушая реплик, повел к выходу.
Она почти не сопротивлялась.
Ее рука была в моей руке.
Теплая. Живая.
Остальное не имело значения.
— Где вы остановились?
— Хорт, ради совы… Что случилось? Вы покарали Препаратора? Нет, вы не покарали, ваша Кара при вас… Значит, Голый Шпиль — не Препаратор? Или вы не смогли отыскать его? Что случилось, не мучьте меня, вы ведете себя странно…
— Где вы остановились?
— Второй месяц живу в «Отважном суслике»… На что-то более приличное у меня не хватает денег…
Я перевел дыхание. Опять «Суслик»… Знак? Случайность?
— Куда вы меня тащите? Вы знаете, где «Суслик»?
— Я сам там когда-то жил… Ора, давайте помолчим. До «Суслика» — просто помолчим, ладно?
И мы пошли, как добропорядочная пара — кавалер и дама, рука в руке и гордая осанка; я едва сдерживался, чтобы не перейти на бег.
Вот знакомая улица.
Вот фасад «Отважного суслика».
Вот хозяин — узнал меня, кланяется. Вот ключи от номера… Вот лестница, которую моет по утрам ленивая служанка…
Вот мы и пришли. Номер не тот, где обитал когда-то я — я-то выбирал лучший, а у Оры проблемы с деньгами.
У меня, впрочем, тоже. Банка лопнула, вода растеклась по земляному полу…
Не то.
Ора отперла номер — я механически отметил, что кроме замка на двери имелось слабенькое сторожевое заклинание.
— Добро пожаловать, Хорт…
Первым, что я увидел, войдя в комнату, была большая птичья клетка на столе, клетка, накрытая темным прозрачным платком. Внутри клетки угадывался силуэт птицы — совы, разумеется, очень маленькой ушастой совы.
— Вы ведь терпеть их не можете, — сказал я, остановившись.
— Да, — виновато призналась Ора. — Но есть такая примета — если хочешь благополучного разрешения рискованного дела — заведи себе новую сову. Ваш поход к Препаратору был делом более чем рискованным, и я решила…
Я не то чтобы обнял ее. Я просто взял — как собственность, как едва не потерянную вещь, я прижал ее к себе, услышал биение ее сердца, услышал запах живого тела — живого, а то мне ведь в какой-то момент взбрело в голову, что это ходячий мертвец, призрак явился из неизвестной могилы, что эта Ора — ненастоящая…