– Тебе еще восемнадцать, поэтому ты так думаешь. Но после тридцати поймешь. Она отказалась от любви с Куродо из-за разницы в возрасте. Как бы ни старался Куродо, Таэко становилась бы старше быстрее него. Глядя в зеркало, она наверняка думала: когда Чернышу будет столько же, сколько мне сейчас, я стану старухой. Она заботилась об усталом генерале, а потом встречалась с Чернышом, и его молодость на фоне старости, должно быть, казалась ей даже безжалостной. Именно потому, что она знала, насколько жестока старость, ей не хотелось, чтобы Черныш видел, как она стареет. Тем более что она была гордой актрисой.
Как жила после 20 июня 1951 года киноактриса, которая поставила точку в истории любви с музыкантом много моложе ее?
Она играла главные роли в многочисленных фильмах, вошедших в историю кинематографа, способствуя расцвету послевоенного кино, а в 1962 году отказалась от псевдонима Таэко Мацубара и вернулась к своему настоящему имени. Однако ее прежнее имя помнили, поэтому множество журналистов и любителей кино пытались разыскать ее, но она никогда больше не появлялась перед публикой, скрыв свою благородную старость в особняке в Камакуре. Как бы там ни было, она тихо боролась с затянувшейся скукой, ставшей ее уделом с тех пор, как она похоронила свою последнюю любовь.
11
11.1
По воскресеньям и четвергам Андзю приглашала тебя пообедать. Она говорила, что в ее возрасте важны правила и определенный ритуал, иначе все становится в тягость. Ты всегда охотно принимала ее приглашения. Андзю говорила: коль скоро ты приехала в Токио, какой смысл сидеть взаперти в этом доме с привидениями. Но на самом деле ей, похоже, хотелось еще раз пройтись вместе с тобой по местам ее воспоминаний. Однако каждые пять лет менялось примерно десять процентов окрестных пейзажей, значит, от тех мест, где ходили они с Каору, сохранилось меньше половины. А там, где Куродо катался на велосипеде, кроме Императорского дворца, ничего вообще не осталось.
Ты вела Андзю, следуя ее указаниям. Вы вошли в итальянский ресторан неподалеку от Управления национальной обороны, он и сейчас кое-как функционировал. Официант провел вас к столику в самой глубине зала. Андзю спросила:
– А где Ханада?
– Минуточку, – сказал официант и ушел.
Вскоре появился смуглый мужчина средних лет с бычьей шеей.
– О, давненько не виделись! Как здоровье? – Он пожал руку Андзю и улыбнулся тебе, но глаза его не улыбались. Хотя жарко не было, на лбу и на кончике носа у него выступил пот; одно его присутствие говорило о недюжинном напоре. Интересно, где могут пригодиться такие ручищи, богатырская грудь, брюхо, которое вот-вот лопнет? – думала ты.
– Ханада, как ты полагаешь, кто эта девочка?
Мужчина еще раз взглянул на тебя немного косящим взглядом и выпалил:
– Раз ты меня об этом спрашиваешь, это, наверное, какая-то известная красавица.
Ханада… Ты уже слышала это имя из уст Андзю. Одноклассника, с которым Каору в детские годы сооружал дом из картона, звали Ханада.
– Это Фумио Цубаки. Дочь Каору.
От этих слов глаза Ханады увеличились вдвое и он издал хриплый возглас восторга. Да, похоже, это тот самый Ханада. Интересно, чем он сейчас занимается, этот Ханада, которого никто особенно не любил, а Мамору так и вовсе презирал?
– Каору? Вот интересно, где он пропадает.
В его какой-то детской манере разговора ты уловила дружеское расположение и догадалась, что Каору и Ханада продолжали общаться и после того, как выросли из картонного домика.
– Тебя, значит, Фумио зовут. Ищешь отца?
Ты молча кивнула, а Ханада, будто и не собираясь ничего сообщать и ни к кому не обращаясь, сказал:
– С ним много чего приключалось, только теперь это все легендами стало.
– А что случилось с папой?
В ответ на твой, как всегда, прямой вопрос Ханада пробормотал, хихикая:
– Много будешь знать – скоро состаришься. – И хотя никто ему не предлагал, сел за их столик и сказал официанту: – Эй, принеси-ка самого дорогого вина.
Андзю решила познакомить тебя с Ханадой, чтобы тот рассказал о Каору, когда ему было столько же лет, сколько Куродо, страдавшему от неразделенной любви. Тебе все в Ханаде не понравилось: его манера говорить, его одежда, запах его одеколона и то, как он заказывал блюда в ресторане. С серьезным видом он заявил:
– Самое дорогое значит самое вкусное.
Ты была в шоке.
Когда он отошел в туалет, ты поделилась с Андзю:
– Он мне не нравится.
Андзю отшутилась:
– Это потому что у тебя есть зрение. Не старайся полюбить его. Но каким бы неприятным ни был человек, в его жизни есть мгновения, когда он начинает сиять. Так что потерпи. Скоро появится сияние.
– У него что, привычка снимать парик в минуты возбуждения?
Но Ханада так и не засиял. Да, он рассказывал о том, что помнил, но в его памяти сохранились лишь обрывки событий, никак не связанные между собой.
– Каору любил спагетти с икрой кефали и студень из костного мозга. Они часто обсуждали баб вместе с поваром этого ресторана. Одна ирландка, работавшая в топлес-баре, положила глаз на Каору, а у него и без нее баб хватало. В драках он был слабаком, но умел так повернуть дело, что всегда выходил сухим из воды. Мы с ним часто играли в мяч. Он иногда бросал мяч по кривой. У него было развито чувство долга. Он пришел посмотреть мой первый поединок сумо. Когда мы встретились в Америке, он был какой-то потерянный. Сколько бы ни старался, вознаграждения обычно не получал. В этом мы с ним похожи, наверно. Все хорошее достается другим парням. Всегда выигрывал Мамору, а в проигрыше оказывался Каору. Но это все в прошлом. Мамору умер, а Каору пропал. Вот и сестричка Андзю не видит ничего. Но нашу связь с ним не разорвать. Времена меняются. Теперь приходит твое время, Фумио. Наследников создают. Мы подготовили сырье, а ты приготовь из него блюдо повкуснее.
Тебе волей-неволей приходилось слушать Ханаду, не понимая что к чему, но Андзю, кажется, удавалось найти в его словах – вне всякого контекста – некую причинно-следственную связь и нарисовать фон.
Раньше Ханада занимался сумо. И, по странному стечению обстоятельств, их с Каору связала крепкая дружба.
На прощанье Ханада обнял Андзю за плечи, пожал тебе руку и сказал, протягивая визитку.
– Я однажды спас твоего отца, а он спас меня. В благодарность за то, что он спас меня, я хочу помочь тебе, его дочери. Так что если понадобится, звони.
– Что понадобится? – без всякого интереса переспросила ты Ханаду.
– Мало ли, пристанет какой урод или угрожать кто будет. Ты молодая, красивая, можешь попасть в какую-нибудь передрягу. А я помогу тебе. Знаешь слово такое – долг?
– Слышала.
– Вот и хорошо.
На визитке было каллиграфически выведено черной тушью «Киси Ханада, глава группировки Ханада» и от руки приписан номер мобильного телефона.
Ты посмотрела вслед Ханаде, который укатил на ярко-красном «мерсе», и спросила у Андзю:
– Он якудза?
Андзю ответила:
– Старой закалки.
– Почему он так много места занимает?
– По-моему, он еще сильно похудел. Когда он выступал, то вообще походил на самосвал, доверху груженный гравием.
– Он был борцом сумо?
– Да. Добрался до первых мест.
У Каору был друг – борец сумо. Тебе, совсем не разбиравшейся в сумо, невозможно было представить, что общего между ними.
– Насколько он был силен?
– Он побеждал и ёкодзуна.[61] Старые поклонники сумо, наверное, помнят Ханаду, выступавшего под именем Кумоторияма. Взял в качестве псевдонима название самой высокой горы в Токио.
Что могло связывать Каору с Кумоториямой?
Всякий раз, вновь приближаясь к тайне Каору, ты терялась в догадках и лишалась дара речи.
Андзю сказала:
– Людские встречи – ночной кошмар, да? – и, усмехнувшись, продолжила: – Даже если в младших классах школы снятся одни и те же кошмары, то через десять лет они становятся разнообразнее. Правда, Каору, по-моему, эти кошмары доставляли удовольствие. Я очень хорошо помню то время, когда Каору было столько же, сколько тебе сейчас. В год, когда ему исполнилось восемнадцать, Каору по собственному желанию оказался в нескончаемо долгом кошмаре.