-Палку не нашёл, - ответил Серёжа, пряча глаза в землю, а руку за спину. Поздно: я уже заметил красный кровоточащий круг на волосатом предплечье. Похоже, не найдя палки, он вложил в рот Аверину собственную руку, которую тот прокусил до мяса. Ни фига себе болевой порог у этого Горбунова - даже глазом не моргнул.
-Кто-нибудь, сгоняйте на речку за водой, - потерянно глядя на раскинутое по пенке месиво, сказал Палыч.
Побежал татарин. Я отвлёкся: выковыривал из ушей песок, сыпавшийся с задранных к небу корней сосны. Хорошо, что хоть на волосы не попало. Спасибо бандане, которую я тут же отблагодарил: стащил с головы и использовал, как тряпку, вытерев лицо и руки. Что ж, куплю Марине новую.
-Жгут, Палыч, - бесцветным голосом сказал Серёжа. - Истечёт ведь.
-Поучи ещё, - жёстко оборвал Палыч. - Была бы артерия задета, он уже остывал бы. Вена это, и не очень крупная. Давящей повязки достаточно, от жгута только хуже будет. Да куда он за водой пошёл, этот Якупов - к Тихому океану, что ли?
Пока Рифат нёс воду, мы с Лягиным рубили палки и кромсали пенку, для будущей шины. Горбунов, как человек опытный, был отослан наверх, за остальным снаряжением и девчонками. С формулировкой - "этих в самую последнюю очередь, мне тут визги и обмороки ни к чему". Аверин был так же бледен, и неподвижен, разве что изредка постанывал. Похоже, нога не давала ему покоя и там, на другом берегу реальности.
-Побыстрее не мог? - запыхавшегося Рифата Палыч встретил неласково: нервы, понятно. - Возьми марганцовку и разведи в воде. Только много не сыпь, сожжём рану. На лидокаин у него нет аллергии, никто не знает?
-Максим Павлович, - не выдержал я. Хватит с меня, не могу больше на это смотреть. - Давайте, помогу чем-нибудь, просто так ведь стою.
-Две прямые жерди, - сказал Палыч, отламывая головку ампулы. - Длина - метра два с половиной, диаметр - чтобы и не сломалась, и в ладони уместилась. Давай, давай, бегом! Андрюша, как только Серёжа притащит рюкзаки, сразу доставай репшнур и все верёвки.
С жердями не повезло: подходящих под описание деревьев поблизости не росло. Только кусты и кривые, как кардиограмма, сосны. Идеальные с виду осинки - как раз парочка, как на заказ - обнаружились минут через десять бесплодных поисков. Но для того, чтобы добраться до них, надо было преодолеть заросшее травой болотце, что я, поколебавшись, и сделал. Дважды провалился почти по колено, чуть не отрубил себе палец, сбивая ветки, но задание выполнил. Интересно - а сделал бы Аверин то же самое для меня?
Когда я возвратился, волоча за собой мокрые жерди, полевая медицина уже справилась без моей помощи. Отвратительная рана исчезла под сделанной из пенки шиной, сломанную ногу примотали к здоровой обрывками верёвок. И, самое главное, ушастый пришёл в себя: нёс откровенную чушь, скрежетал зубами, и плакал навзрыд.
-Это что же... Палыч, это что же такое? Мне теперь её что, отрежут? Нельзя же так, пацаны! Ну, что, что я вам сделал?
-Что с ним? - спросил я Лягина. И, о чудо, он ответил:
-Шок.
Стеклянные глаза Андрюши не выражали никаких эмоций. Впрочем, неизвестно, как я сам повёл бы себя, если бы довелось помогать Палычу. Вид чужой крови и страданий поневоле заставляет примерять их к себе, любимому. А от этого резко ухудшается и состояние, и настроение.
-Чего ему такого вкололи, что он так скачет?
-Лидокаин, два шприца полных.
Правильно - вот они плавают в луже, эти два шприца, теперь пустых, бесполезных, выброшенных решительной Палычевой рукой. А сам он сидит, сгорбившись, и смотрит куда-то за горизонт. Плачущий Аверин укрыт его красной курткой, которую постоянно сдёргивает, требуя показать ногу.
-Где нога? Где нога моя? Почему я её не чувствую?
-Да вот она, - срывающимся голосом успокаивал Лягин. - Никто её не отрезал. Лежи спокойно, сейчас сделаем носилки, и отнесём тебя к врачу.
-К какому врачу? - закатил глаза ушастый. - Ногу мне хотите отрезать, суки? Не смейте меня нести, я сам пойду! Я могу идти - вот, смотрите!
С этими словами он резко поднялся на локте, сбрасывая куртку, но вовремя среагировавший Лягин повис на плечах, силой укладывая обратно.
-Блин, Саша, хорош, а? Хватит озоровать! Смотри - вон Серёга идёт с девчонками. Ты хоть перед ними не позорься...
Вылив из ботинок воду, я подошёл к Палычу. Его чёрная майка, вся в белых узорах от высохшего пота была покрыта множеством прилипших песчинок - будто блёстками. Он медленно поднял на меня глаза, покрытые красной сеточкой полопавшихся сосудов. На вид этим глазам было лет триста, и они, не узнавая, смотрели сквозь меня.
-Курить хочется, - сообщил он, покачивая головой. - Девять лет не курил - врачи не разрешают. У тебя нет?
-Водка есть, - ответил я.
На этот раз взгляд Палыча оказался более осмысленным.
-Будем считать, что я этого не слышал. Снимай куртку... Хотя не надо, ты тощий слишком. Андрюша, давай ты... И верёвки давай.
Тут до места трагедии добрались девчонки, и начались Олины причитания. На то, чтобы угомонить ещё и её, сил ни у кого уже не осталось. Марина вела себя, словно на похоронах: была сдержана и старалась быть полезной. В её руках Аверин приутих. Всё время, пока мы делали носилки из жердей и курток, она сидела рядом с ним и гладила по голове. Я даже немного позавидовал - как бы глупо это не звучало.
Технология изготовления носилок оказалась проста: в рукава двух самых широких курток, уложенных горлом друг от друга, продевались заготовленные мной жерди, служившие направляющими для каркаса и заодно, ручками. Затем куртки застегнули, и связали жерди верёвками. Получилась довольно жёсткая конструкция - если держать руки разведёнными в стороны.
Несли ушастого вперёд ногами. Оказывается, несмотря на двусмысленность, пострадавшего надо перемещать именно так. Мне досталось место справа у изголовья. Как только мы двинулись, по щиколотку увязая в грязи, Аверин тут же схватил меня за руку. Его пальцы были цепкими и горячими.
-Истфак, - просипел он, пытаясь поймать мой взгляд. - Это ты, истфак? Извини, братан, не помню, как тебя зовут.
-Можешь звать меня Евгением, - ответил я, наконец.
-Истфак, братан, ты меня прости. Меня иногда так клинит - берегов не вижу. Забудь, что я тебе наговорил - ты нормальный пацан.
-О незнакомых людях всегда надо думать плохо, - поделился я маминой мудростью. - Потом, если они окажутся приличными, будет сюрприз.
-Не понял?
-Ты тоже, говорю, нормальный пацан, - ответил я, поймав ветку, которая чуть не залетела мне в глаза. - А когда без сознания - вообще красавчик. Полежи тихо, а? Ты не поверишь, какой ты тяжёлый.
-Угораешь, - с какой-то беспросветной тоской протянул ушастый. - Слышь, истфак, ты же меня не бросишь, да? Пацаны, вы же меня не бросите?
-Не бросим, - ответил я, и поскорей отвернулся в сторону: сильно защипало в глазах. Песчинка попала, наверное.
-Спасибо, пацаны, - улыбнулся Аверин, и его глаза, наконец, закрылись. Мы, осторожно переступая через поваленные стволы, продолжили свой путь к речке, которую уже было видно и слышно. По какому-то наитию я обернулся - в последний раз взглянуть на злополучный утёс. На его вершине, на самой кромке леса, вдруг мелькнула тень, напоминающая размытую человеческую фигуру. Она была прозрачной, но, несомненно, реальной. Как будто дождь застал врасплох человека-невидимку, вымочил и сделал заметным.
-Нет, - тихо сказал я. - Тебя же не существует, вроде бы?
-Эй, истфак! - позвал меня Аверин слабым голосом.
-Чего? - Я перехватил чуть не выскользнувшую из руки осинку. Слева громко пыхтел Рифат, вцепившийся в жердь обеими руками.
-Чувствуешь?
-Что? - Я никак не мог сосредоточиться - прозрачная фигура ещё стояла перед глазами. - Что?
-Дождь кончился, - сказал ушастый. Его голова безвольно качалась и подпрыгивала в такт нашим шагам. - Чувствуешь, истфак? Дождь кончился.