– А как же ты определял, кто виновен, а кто нет? – спросил Кондрат, – ты ведь спросить у них не мог, по душам поговорить, что бы они покаялись.
– Говорить я не мог, ты прав Кондрат, но это и не требовалось. А ты представь себя на месте этих людей, когда ты один, ночью, в лесу, да еще и привязанный. Если ты знаешь, что здесь обитает некий дух, без внимания которого не проскользнет ни одно живое существо. Вот ты стоишь, привязанный, прислушиваешься в эту страшную непроглядную тишину, вздрагиваешь от каждого шороха, то каждого треска сухой ветки и ничего сделать не можешь, не можешь даже пошевелиться. От такого нервного напряжения, люди к утру седыми становились. Вот ты стоишь и вдруг слышишь, как за твоей спиной, кто то пробирается сквозь бурелом к тебе. Раздается треск ломаемых сучьев, деревьев. Человек понимает, что это, какое то огромное существо, которое не знает ни каких преград. И вот раздается грозное и ужасное рычание, такое, которого ты ни когда не слышал, рычание самого дьявола. А я подхожу совсем близко, останавливаюсь за его спиной и издаю такой страшный рев в этой ночной тишине, что все живое вокруг, кто замертво валиться с веток, а кто улепетывает подальше из этих мест.
Я обдаю своим горячим дыханием человека, а сам ощущаю, как его кожа покрывается сначала пупырышками, потом окатывает его холодным потом. Волосы у человека поднимаются и шевелятся от страха. У некоторых сердце готово выскочить из груди, у других же на оборот, сердце готово замереть и притихнуть, что бы остаться не замеченным и не услышанным. А после этого я спокойно обхватываю его шею своей страшной огромной лапой. И вот в этот момент и начинается исповедь человека. Тот, кто в чем-то виноват, тот боится очень за свою жизнь, просит, умоляет не убивать его. Что он больше не будет ни чего подобного делать.
Но я никого не убивал, нет, с меня было достаточно, Да и этому бедолаге, хватало этого испытания на всю оставшуюся жизнь. Выслушав его, его покаяния, я уходил, оставив того привязанным к дереву. На утро приходили люди за ним. Зрелище было не для слабонервных. Мало кто из таких бедолаг сохранял свой разум неповрежденным. А те кто были не виновными, которых зря оговорили, они вели себя по другому. Им было так же страшно, ужас сковывал их. Но они знали мою справедливость и их разум был спокоен, они не впадали в истерику и стойко все переносили. Таких людей я сразу определял, они не боялись смерти. У них я обрывал веревки и подталкивал в спину, как бы предлагая им убираться от сюда. Некоторые смельчаки даже оборачивались, что бы поблагодарить меня за свое спасение. Но в такой темноте они ни чего не могли увидеть. Вернувшись поутру к себе в городище, таких людей встречали все жители. Ни кто у него ничего не спрашивал, всем было все понятно, если его освободил сам хозяин леса. Такие люди получали доверие и уважение от всех до конца жизни.
Родомир замолчал, уставившись в стол. Все тоже молчали, ни кого не оставил равнодушным его рассказ.
– Скажи, Родомир, а какова же была судьба твоего сына, – нарушила молчание, спросила Настя.
– О, мой сын, – глаза его заблестели от приятных воспоминаний. Он был достойным человеком, хорошим воином. После смерти моего отца он стал князем, его выбрали люди и они не ошиблись в своем выборе. Лучшего правителя для себя им было не найти. Он прожил долгую жизнь и погиб, как настоящей воин с мечом в руках, защищая свою землю и свой народ.
Опять воцарилось молчание за столом, Родомир был погружен в своих мыслях.
По мере того, как люди осваивали новые земли, отвоевывая их у леса. Выстраивали новые поселения и я тоже вынужден был отступать все глубже в лес и держаться на расстоянии от людей.
Иногда я уходил далеко, не хотел никого видеть. Так бывало я жил очень долго, десятками лет. Но после на меня, что-то находило, мне нужны были люди, я хотел их слышать, видеть, мне нужно было знать, что делается у них, как они живут. Вот тогда и рождались опять обо мне разные легенды и поверия. Люди по-разному меня называли, кто называл меня лесным духом, кто лешим, как только меня не называли. Так постепенно я и добрался до камня, а после перешел и через него.
Теперь уже его перебил Порфирий, поясняя всем, что камнем раньше назывались Уральские горы.
Так я и дожил до ваших времен, – продолжал Родомир. Я ушел далеко в тайгу, чтобы ни кого не видеть. Но пришло время и мне захотелось выйти к людям. И вот здесь я случайно наткнулся и увидел, – он внимательно посмотрел на Настю, которой от такого настойчивого взгляда стало опять неловко. Я увидел тебя Настя, когда ты ехала с родителями, помнишь, когда вы перебирались сюда, в тайгу жить.
Та кивнула головой в ответ, она прекрасно помнила тот день.
Так вот, – не отводя взгляда от нее, продолжал Родомир, – ты удивительно похожа на мою жену – Василису, вы как две капли воды, просто поверить не могу. Я ведь ее до сих пор помню, столько лет прошло, а она стоит у меня перед глазами так ясно, как будь то вчера только простились. И вот, когда я увидел тебя Настя, я глазам своим поверить не мог, ты меня просто заворожила. Я места себе не находил в лесу, завыть готов был от одиночества.
Я по ночам приходил к вам, заходил во двор, и если у вас горел еще свет в окне, я смотрел на тебя. Я и дня не мог прожить, что бы не увидеть тебя.
Настя теперь по-другому смотрела на Родомира, она представить не могла, как могло такое чудовище испытывать такие чувства.
– Тогда я решил сам для себя, что я все сделаю, что бы с тобой не случилось ни какой беды. Но я проглядел, тот случай с твоими родителями. Он виновато посмотрел на нее. Я услышал выстрелы, бросился в ту сторону и быстро их нашел, они лежали в кустах, сброшенные вниз.
Настя зажала рукой рот, боясь здесь перед всеми разрыдаться, по ее щекам текли слезы, которые она и не замечала.
– Те, которые их убили, – продолжил через некоторое время Родомир, – даже не пытались их особенно спрятать, закидать ветками, видимо рассчитывали на полную безнаказанность.
– Твоя матушка, Настя, – он посмотрел на нее внимательно с грустью в глазах, – была еще жива и испустила последний дух при мне. Меня охватила такая ненависть, которая была только в первые месяцы моей такой жизни. Я пустился вдогонку за ними, я просто летел подгоняемый жаждой мести. Они не успели далеко отъехать, да и не спешили то особо. Я налетел на них, как ураган, они не сразу и поняли, что это такое на них свалилось и все были мною уничтожены за мгновение.
Но этого мне было мало, я решил извести всех в моей тайге, кто живет здесь не по моим законам. Месть моя была ужасна. Он тяжело вздохнул и замолчал.
– А после у меня появился помощник, друг, – веселее начал говорить Родомир. Как-то нашел я вороненка, птенчик еще совсем был, летать не умел. Как он там оказался? Подобрал я его, отнес к себе, вынянчил. Ох и умная птица оказалась, мы же понимали друг друга.
– Так это Гришка, что ли, – воскликнула Настя, вытирая все еще слезы на щеках.
– Гришка? – переспросил Родомир.
– Да, это я его так назвала, начал прилетать ко мне ворон, шустрый такой, прилетит и давай в окно стучать, стучит и каркает, пока ему не вынесешь, что ни будь на крыльцо.
– Ну что ж, Гришка так Гришка, пускай будет так, с улыбкой ответил Родомир. Когда меня не было рядом с тобой, я его посылал до тебя, что бы он наблюдал за тобой. Вот однажды прилетел он ко мне, зимой это было, прилетел, уселся на меня и давай меня клювом теребить. Щиплет меня, а сам без умолку каркает, ну я и понял, что случилось что-то. Вот и привел он меня к тому стогу. Вовремя он вас тогда нашел.
– Ну а дальше вы все уже знаете, если бы не Кондрат, я бы пожалуй и не выжил бы после той стихийной ночи. Он раздвинул рубашку на груди, показал еще свежий шрам ниже плеча. Вот пожалуй и все, что я мог рассказать.
Все сидели молча, представляя, какая нелегкая доля выпала на Родомира. Прожив так долго зверем и остаться человеком….