Конечно, инерция была огромна – никакая попытка восстания, захватов почт с телеграфами и тому подобного сама по себе ничего не изменила бы. Разросшаяся, проникшая во все клеточки общественной жизни власть отрастила бы себя заново, разложив, истребив и втянув в себя любого покушающегося. Все силовые, управленческие структуры многократно дублировали себя под разными названиями. И все они были поразительно ненадежны, когда дело касалось действий, способных потревожить их вялотекущее существование. Их нутряной, сонный, могучий инстинкт самосохранения тормозил всякое опасное начинание – без предварительных договоренностей, безо всякой внешней активности, – тормозил, перетирал, топил.
В молодости это бесило Шеина. Казалось, лгут и предают все, буквально все. Десятилетия непрерывного перекрестного доносительства сделали невозможным ни сохранение хоть какой-то тайны, ни попытку собрать кружок искренних единомышленников. Болото тянуло и засасывало всё, осмелившееся двинуться в неположенную сторону. Повзрослев, Шеин этим восхитился. И понял, как с этим совладать и обратить себе на пользу. В бурные постимперские времена он даже подал идею сформировать оппозиционную партию целиком из внештатных осведомителей. Партия имела огромный успех в массах и даже выиграла на выборах.
План «Три звезды» Шеин составлял, отбирая из рабочего архива своего Управления контртеррористические сценарии. Сочинять их в позднее имперское время, напуганное призраком народных волнений, считалось актуальным. Сценарии сочиняли для советов и обкомов, театров, министерств и штабов. Молодые сотрудники защищали дипломы в высших школах охранки по методам добычи заложников из того или другого важного здания. Шеин не первый усидел, что с минимальными переделками эти сценарии годились для захвата важнейших угнездившихся в этих зданиях лиц. Но генерал оказался единственным, кто смог отыскать принципиально для Города важное и начал состыковывать воедино.
Шеин боялся. Очень. Понимал: «Три звезды» – это приговор ему, уже приведенный в исполнение. Но разве приговор генералу Шеину уже не вынесен? Разве пещерный, хитрый, вульгарный хозяин этой страны уже не выбрал очередную жертву? Что ж, по крайней мере теперь в обвинениях, которые он захочет взгромоздить на генеральские плечи, будет толика истины. Но, скорее всего, уже через три дня обвинять и приказывать в этой стране будет другой. Догадайтесь, кто?
Ради этого стоило сыграть ва-банк.
От начала «Трех звезд» до десяти утра по Городу не работало ни одно средство связи. Без четверти десять Шеин разослал людей с приказом не глушить рабочую полосу радиочастот и приготовился принимать рапорты. В большинстве по Городу и окрестностям группы действовали успешно, но с некоторыми, самыми важными в том числе, связь так и не установили. А кое-где события приняли неожиданно неприятный оборот.
Очень дорого обошелся захват Лошицы, обескровив одну из лучших ударных групп. А тех, кто на броне проломился сквозь дощатый забор президентских дач у водохранилища, встретили огнем в упор. Из-за сосен застучали пулеметы, и скоро зачадила у ворот снесшая их «БМП». Атаковавших прижали к земле и выбивали одного за другим. Майор, командовавший операцией, матерился в телефонную трубку, и, развернутые по его команде, скоро заухали спрятавшиеся за дорогой минометы. С третьего залпа накрыли дома, раскатывая бревна, разнося в брызги стекло и кирпич. Пошли бегло, разметав взрывами горящие обломки.
Майор, скомандовав отбой, снова двинул людей вперед – под неожиданный огонь из-под раздробленных веток, срезавший первую волну атакующих. Вжимаясь спиной в землю, майор снова принялся орать в замолчавшую трубку, требуя подкреплений, – и увидел, как с минометных позиций вдруг повалил густой белый дым. Тогда он, подхватив автомат, побежал пригнувшись вдоль дороги, за деревья, где его убили очередями в упор, как и застигнутых врасплох, ослепленных дымом минометчиков.
По канализации в президентскую резиденцию и обширные ее подземелья, расползавшиеся по всему Городу, шла группа за группой. Туда Шеин отправил свою элиту. Вскоре здание загорелось. Примчавшихся по тревоге пожарных – тех, кого не остановили блокпосты на проспекте, – обстреляли из окон. Пожарные разбежались, оставив машины. Около половины девятого прогремели два мощных взрыва. Восточный, ближний к танку-памятнику угол целиком обвалился, открыв внутренний дворик с засыпанными щебенкой догорающими, искореженными машинами. Асфальт перед резиденцией вспучился и опал, растрескавшись, и в открывшемся огромном, метров сорока в диаметре провале выступила, клокоча, темная смрадная вода. Пьедестал от толчка растрескался и покосился, и старый «Т-34-85», как летом сорок четвертого, скрежетнув гусеницами, съехал на городскую брусчатку.
Тогда же, после сильного подземного толчка от мощного взрыва, колыхнувшего статую перед Домом Правительства, вода хлынула в обесточенное метро. Откачивать ее и искать, откуда она пришла, было некому, но, судя по тому, как обмелела городская река, в тоннели ворвалась именно она. К полудню вода плескалась о ступеньки лестниц подземных переходов на проспекте, разнося запах нефти и болотного ила. Кое-где всплывали и трупы, вынесенные наступавшей водой из тоннелей метро, пробитые пулями, иссеченные осколками, изувеченные.
В полдень Шеин по-прежнему сидел в своем кабинете, глядя в открытое окно. Странно, но он чувствовал себя очень спокойно и уверенно. Он уже не боялся. Ничего. Время бояться прошло, сейчас нужно было лишь выживать – или умирать.
Стрельба доносилась отовсюду. Уже возвратились группы, отправленные арестовывать. Уже все те, кого сумели найти и схватить и не убили при попытке бегства, были заперты в камеры подвальных этажей. Но среди них не оказалось тех, кого Шеин прежде всех хотел видеть насмерть перепуганными, полуодетыми, вытащенными из постели, запихнутыми в сырой, пропахший мочой и гниющей кровью подвал. Бессильными – в его, Шеина, власти. Не было почти никого из ближайшего президентского окружения. Взяли даже министра иностранных дел, бывшего в имперские времена прямым начальником генерала. Но из верхушки «эскадрона» и личной президентской администрации – никого. И почти никого из верхушки МВД.
Не было связи ни с кем из посланных в президентскую резиденцию, откуда по-прежнему доносилась стрельба. Почти никто не вышел из затопленных городских подземелий, и собственные комитетские подземные этажи едва успели спасти, перекрыв водонепроницаемыми переборками. Ожесточенный бой шел в подвалах республиканского комитета. Наземную часть их особняка захватили неожиданно быстро. Там почти никого не оказалось – все ушли вниз, к спецбольнице, складам и архивам.
После того как пытавшийся пробиться в район президентских дач патруль повернул назад, потеряв машину и трех человек, Шеин пустил в ход свой последний городской резерв, танковый батальон, ожидавший на юго-западе за кольцевой. В одиннадцать командир доложил, что развернулся для атаки. В четверть двенадцатого связь прервалась.
Генерал Шеин прождал до двух, слушая невнятные рапорты своих сбитых с толку «коммандос». В пять минут третьего в его раскрытое окно влетела очередь, сбившая люстру и расколовшая полутораметровую китайскую вазу в углу. Возникшие из ниоткуда, сгустившиеся из полуденного жаркого морока люди в черных комбинезонах и масках, действовавшие умело и слаженно, проникли сквозь помещения управленческого клуба в самое здание Управления и принялись вычищать коридор за коридором, комнату за комнатой, продвигаясь к генеральскому кабинету.
Что ж, план учитывал и такое. В здании на этот случай оставалась боевая группа. Кроме нее, вместе с возвратившимися под генеральской рукой было больше двух сотен человек. Шеин вынул из сейфа «краб», надел бронежилет и сам возглавил контратаку. Нападавшие работали как единый отлаженный механизм, яростно и с безукоризненной точностью: вышибали двери, швыряли гранаты и дымовые шашки, полосовали очередями. Выбить их стоило дюжины трупов и почти полусотни раненых. Нападавшие оставили в коридорах всего семерых. В одном из них опознали «зскадреро», и Шеин подумал, что последние резервы пустил в ход не только он.