Он потянул за кожаный ошейник, сжав свою руку в кулак и притягивая девушку к себе.
— Вот вы у меня все где! — процедил император.
— Господин… — задыхаясь, прохрипела Дара, и Невелус брезгливо оттолкнул от себя рабыню.
— Завтрак подан, Ваше величество! — объявил вошедший церемониймейстер.
Пожалуй, плотские утехи немного подождут. Невелус обернулся, посмотрел на сидящую на полу Дару, словно оценивая, что его больше привлекает: девушка или пища. И, видимо, склонился к еде, потому что бодро зашагал в столовую.
Императорский повар постарался на славу. Застеленный белоснежной скатертью стол ломился от его любимых блюд. Здесь был и молодой, со слезой сыр, нарезанный тончайшими ломтиками, и розовая ветчина, и копченая рыба с синих островов, истекающая ароматным жиром. А воздух пропитался ароматом свежего хлеба. Судя по скорости, с которой на нем таяло масло, он был еще теплым. Но венцом кулинарного искусства конечно же являлись любимые пирожные Невелуса — крошечные, буквально на один укус, с тонкой, едва ощутимой на языке бисквитной стенкой и взбитым, цитрусовым кремом внутри.
Император прислушался к себе. Что ж, он совсем не против слегка подкрепиться перед тяжелым днем, наполненным массой государственных забот. Невелус присел за стол и развернул салфетку, расстилая ее на коленях.
— Какие новости, Журс? — спросил он церемониймейстера, накладывая себе пушистый омлет.
Мужчина ему нравился. Даже очень. Император не смог бы объяснить чем. Возможно тем, что он выгодно отличался от общей массы придворных тупиц, которые дня не могли прожить без лести и подхалимажа. Журс же всегда был немногословен и сдержан. Если кого-то хвалил или ругал, то делал это весьма аргументировано. Кроме того, императорский церемониймейстер был из той редкой породы людей, что умели из любого потока информации вычленить самую суть и сделать правильные выводы. Именно поэтому Невелус так любил с ним беседовать, особенно по утрам.
— Новостей две, Ваше величество. — Журс поклонился. — Говорят о начале войны с содружеством и…
— И? — поторопил его император.
— И об Ее величестве, императрице Намине, — с достоинством произнес церемониймейстер.
— Так, что говорят? Я хочу быть в курсе настроений общества. — Невелус принял чашку горячего чая из рук слуги.
— В могуществе Ликерии никто не сомневается, мой император. Говорят, если будет война, то нам обеспечена стремительная победа под вашим умелым руководством.
— Да-а-а? Любопытно. А что говорят об императрице?
— Вашу жену любят в народе, считают ее своей, учитывая происхождение императрицы, поэтому Вас осуждают, мой император…
— А что по этому поводу думаешь ты, Журс? — Невелус хитро прищурился.
— Я, Ваше величество, знаю вас, как человека, который не принимает скоропалительных решений. Если императрица Намина… — придворный замялся.
— Арестована! — подсказал ему император.
— Арестована… — эхом повторил Журс. — То на это были веские причины.
— Хмм, логично…
Но закончить утреннюю беседу Невелусу не удалось, его привлек шум за дверью. Громкие голоса, из общей массы которых, выделялся голос наследника, с пронзительными, визгливыми нотами. Император поморщился и потер виски. Он все еще был зол на сына, хотя, где-то глубоко в душе понимал, что в плохом воспитании ребенка, как правило виноваты сами родители.
— Что там еще? — рявкнул Невелус, когда уже начавшая проходить головная боль вдруг резко усилилась.
Вместо ответа распахнулись входные двери, и в столовую вошла целая делегация во главе с Натаном. Наследник держал в одной руке какую-то игрушку, а в другой толстую косу рабыни. Девушка, чтобы облегчить боль, сгибалась за рукой Натана. По ее щекам текли слезы.
— Казни ее! — заявил мальчишка. — Мне недостаточно, что ее выпорют! Казни ее!
Рабыня всхлипнула и упала на колени, с немой мольбой взирая на императора. После того, как Натан выставил его дураком перед саоргом, а обычный седнианский мальчишка оказался мудрее и прозорливее наследника, сын Невелуса раздражал. И раздражение усиливалось с каждым взглядом на избалованного мальчишку.
— В чем провинилась эта девушка? — спросил он, сожалея, что чай и омлет безнадежно остыли.
— Она сломала мой любимый звездолет! И даже если его починить, он никогда не станет прежним! — заорал ребенок. Натан бросил игрушку под ноги отца и с силой дернул рабыню за волосы, от чего она ничком распростерлась на полу. — Я хочу, чтобы она страдала! Долго!