Это заявление — самое странное и самое близорукое из всех, когда-либо сделанных Питтом. К тому времени он находился в кресле премьер-министра уже семь лет и неуклонно вел страну по пути экономического процветания, избегая прямого участия Великобритании в войнах.
В 1792 году во Франции пала монархия и была провозглашена республика. Король и члены его семьи были брошены в тюрьму. Европейские державы вели войну против Франции.
Революционные события начали сказываться на положении внутри Англии. Появились признаки нестабильности, неурожай 1791 года вызвал народные волнения. Питт продолжал делать ставку на мир и процветание, считая эти факторы лучшими средствами сохранения покоя.
В ноябре 1792 года лорд Гренвилл, министр иностранных дел Великобритании и «правая рука» Питта, заявил:
«...Мы ничего не будем делать… Все мои амбиции связаны с тем, что некоторое время спустя… я буду чувствовать неописуемое удовлетворение оттого, что смогу… сказать себе: я внес вклад в то, что моя страна по меньшей мере немного дольше избегала всевозможных бед которые нас окружают. Я все более и более убеждаюсь в том, что это можно сделать, лишь оставаясь в стороне, — полностью и совершенно»[7].
Через неделю после выступления Гренвилла Питт сказал:
«Возможно, нам представится удобный случай для того, чтобы внести свой вклад в прекращение войны между различными державами Европы, предоставляя Франции возможность управиться с ее внутренними делами так, как она сможет (что, я полагаю, самое лучшее)»[8].
Питт хотел, чтобы Франция ограничилась своими внутренними делами, да только Франция этого не хотела! В ноябре и декабре 1792 года власти республики приняли декреты о содействии всем народам, которые поднимаются на борьбу со своими правительствами, и об увеличении территории Франции за счет оккупированных ее армиями земель.
Новые лидеры Франции считали, что их модель организации власти является совершенной и подходит для других народов. В Париж приехала группа английских радикалов. Французские политики тепло приветствовали делегацию и выразили надежду на то, что скоро смогут поздравить своих зарубежных товарищей с открытием Национальной ассамблеи Англии.
В 1792 году Питт воевать не собирался. В феврале он сократил численность военных моряков с 18 000 до 16 000, прекратил субсидии гессенским наемникам и урезал ассигнования на содержание армии. Только к концу года он вынужден был увеличить расходы на содержании милиции.
21 января 1793 года в Париже был казнен король Людовик XVI. 1 февраля Франция объявила англичанам войну, и Национальный Конвент призвал народ Британии подняться на борьбу с угнетателями. Стало ясно, что Питт и его министры неправильно оценивали ситуацию и не подготовились к неизбежному конфликту.
Лорд Розбери предложил такую оценку событий:
«Когда глаза всей Европы были прикованы к Парижу, Питт нарочито отводил свой взгляд. Он был глух к пронзительным крикам гнева и паники, издаваемым во время общественных потрясений во Франции. Он твердо решил возделывать собственный сад (как говорил Кандид) и игнорировать все другое. Позволить Франции урегулировать внутренние дела по ее выбору было его неизменным принципом. Странно читать бедные событиями отчеты о времени с июля 1789 года по январь 1793 года (отчеты о ровных годах, годах процветания Англии) и сопоставлять их с тогдашним напряжением и беспорядками в Европе.
Никакой английский министр никогда не может хотеть войны. Даже если не брать в расчет опасности для нашей конституции и нашей коммерции (одно неотделимо от другого), то его собственному положению может быть нанесен чувствительный ущерб… успех принесет ему мало славы, а в случае неудачи он станет первым козлом отпущения. Он также должен столкнуться не с героическим волнением битвы, а с местной нуждой и несогласием, тяжелым бременем налогов, он должен приносить жертвы, которые никто не оценит, — и все это следствия войны. Если сказанное верно в отношении любого министра, то оно в гораздо большей степени верно в отношении Питта. Задачи, сформулированные им, — поднять нацию, опустошенную Американской войной; оздоровить финансы; усилить посредством реформы основы конституции, укрепить узы, связывающие империю, посредством либеральной политики в отношении Ирландии. В этот самый момент он обдумывает, как нам говорили, широчайшее применение принципов свободной торговли — открытие наших портов и увеличение доходов за счет внутреннего налогообложения…
Весь его энтузиазм был связан с миром, экономией и реформой; он понимал трудности активного вмешательства в дела Европы; в нем не было ни капли странной веры некоторых видных государственных деятелей в то, что они являются видными генералами, но в нем жило бесконечно сильное сознание того, что он способен удовлетворить реальные потребности страны. Если бы у него была возможность проводить собственную политику, если бы только Франция оставила его наедине с этим или даже просто дала бы лазейку для того, чтобы не участвовать [в войне], то он стал бы величайшим министром, которого Англия когда-либо имела. Но случилось так, что он оказался обреченным всю оставшуюся жизнь блуждать во мраке и смятении, спасая величественное здание финансов от разрушения и выискивая фонды для неспособных генералов и иностранных государственных деятелей, более способных, нежели честных, тем самым откладывая и даже совсем останавливая все задуманные реформы.
8