Очень мне нравится ведущая новостей. Чем больше я смотрю на неё, тем больше хочу её. Я не могу понять, сколько ей лет, возможно двадцать пять, но может и сорок. Глаза очень взрослые, а кожа и фигура кажутся молодыми. Спорт и отличный макияж, понятно.
Но она светлая и наверняка чья-то. К ней так просто не подкатишь.
– Депутат от фракции «Гетеросексуальная Россия» Егор Дынин внёс законопроект, предусматривающий наказание в виде лишения свободы до трёх лет за гомосексуализм, – голос у неё строгий и звонкий.
Показывают зал заседаний, на трибуне этот самый депутат. Светловолосый, полный, румяный. Он горячо что-то говорит, и я улавливаю отдельные обрывки фраз:
– Геи, развращение нации, парша педерастии, нет пидорам в православной России…
Я вглядываюсь в его лицо, пытаясь понять, что им движет, зачем он всё это говорит, какое ему дело до этого. Но не могу – у него ясный взгляд, вполне нормальный вид, разве что слишком страстный. Он горит желанием изобличить и покарать.
***
– Батюшка, – говорю я, – благословите!
Батюшка благословляет и добродушно спрашивает:
– Ну как на этой неделе? Обет не нарушил?
– Не согрешил! – радостно улыбаюсь я.
– Ну, так чтобы совсем без греха не бывает, все мы грешники, и если не на деле, то в помыслах.
И он осенил меня крестным знамением.
– Батюшка, беспокоит меня кое-что…
– Что, сын мой?
– Я тут слушал недавно новости, так вот там один депутат внёс закон, предполагающий наказание за гомосексуализм…
– Ну и? Правильно сделал. Или ты не знаешь, что Церковь против гомосеков?
– Знаю, знаю… Но вот в чём дело… Ведь их на самом деле очень много… Повсюду. Чуть ли не каждый второй. И даже в правительстве… Этот закон приведёт только к тому, что геи будут сильнее скрывать свою ориентацию, но останутся геями. Не понимаю смысла… Да и какая разница кто как, извините, батюшка, трахается? Я уверен, что и среди верующих, да и в самой церкви полно…
– Это ты брось! – вдруг закричал протоирей, страшно покраснев. – Это ты брось на Церковь наговаривать! А то как бы не случилось с тобой какой беды!
Кулаки у него сжались так, что золотые перстни с каменьями впились в фаланги пальцев.
– Или ты один из них? – продолжал он кричать. – А? Признавайся? Любишь сзади подолбиться?
– Да что вы, что вы такое говорите… – я вжался в кресло.
Он где-то с минуту молча смотрел на меня. Наконец, разглядев, видимо, что я не гей, он смягчился.
– Смотри, чтоб не было больше этих глупостей! Что Господь Бог наставлял нам?
Плодитесь и размножайтесь. А про Хама, сына Ноя историю знаешь? Вот и считай!
***
– … Святейший Патриарх, Президент всея Руси, Красно Солнышко издал указ, приравнивающий фиолетовых к синим и красным с последующим поражением в правах… С этого момента фиолетовые лишаются всех прерогатив светлых, как-то: замещение руководящих должностей, работы в госучреждениях, посещение публичных мест культурного значения, как кто: государственных музеев, театров, зоопарков, картинных галерей et cetera…
Всё это было настолько поразительно, что я даже не удивился внезапному переходу на латинский.
Я выскочил из кабинета в офис. Среди моих непосредственных подчинённых синих и красных не было никогда, но вот фиолетовые были, причём очень и очень неплохие сотрудники.
Они уже всё знали. Я понял это по их бледным лицам. Как только я вошёл, их растерянные испуганные глаза устремились на меня, словно они искали поддержки, как будто я мог что-то сделать и защитить их. Увы, я не мог сделать ничего. Всё что я смог – это развести руками и покачать головой.
– Очень сожалею, – сказал я.
Одна сотрудница зарыдала, сидя за своим столом. Другой встал, и как зомби начал собирать вещи, хотя это не обязательно было делать прямо сейчас.
– Иван Сергеевич, что же теперь делать? – вдруг спросил он.
Он был мой лучший программист.
– Честно скажу, не знаю, – краснея, ответил я. – Но тебе нечего переживать. Ты отличный спец по бэкэнду и легко найдёшь работу в коммерческой фирме. В конце концов ты можешь уехать заграницу, уверен, будешь нарасхват, да и платить будут в два раза больше.
– Да?! – воскликнула та, которая рыдала. – А я? HR менеджер?
Я невольно развёл руками. Тут сложно чего-то придумать было.
– Кому я нужна? Что мы будем делать с сыном? Квартиру я снимаю, садик платный, у меня кредит… Славу богу, хотя бы мальчик мой розовый!
Как сказать, подумал я, слава или не славу, сына-то, скорее всего, у неё отберут и отдадут в Государственный православный интернат, куда забирали всех светлых детей поражённых в правах синих и красных, а до этого тёмных. Но не сказал этого вслух.