— Ойсин, что это за земля? Конан уже собрался было укладываться спать близ кормы, завернувшись в шкуры, но видение загадочного берега, о коем спутники его не предупредили, своим призрачным дыханием мигом прогнало призраков сна.
Король вновь был бодр и вновь готов действовать.
— Земля? — с некоторым сомнением промолвил Ойсин.
— А что, разве это наваждение? — Конан на всякий случай протер глаза — остров остался на месте. Такой, как и был мгновение назад.
— Не помогло? — услышал он за спиной смешок Ллейра, сидевшего на руле, — Напрасный труд. Остров не исчезнет. Это не морок. Это Най-Брэнил, Блуждающий Остров.
— Какая мне разница, блуждающий он или бродячий. Потрогать-то его можно? — рассердился король.
— Самому не довелось, но, люди говорят, можно, — опять как-то неуверенно изрек Ойсин.
— Люди или саги? — уточнил Конан, уже уяснивший, что и для Ллейра, и в особенности для Ойсина разница между тем, что рассказали очевидцы, и тем, что рекут книги и предания, невелика.
— Ну, назвать их людьми, пожалуй, не будет неправильно, — согласился сам с собой Ллейр. — Некогда мой тезка достиг этого берега и высадился на него, о чем и повествует описание его плавания.
— И что он там нашел? — Конан мимо ушей пропустил упоминание о том, кем был или кем можно считать тезку доблестного Ллейра.
— Нашел замок, полный всяких красивых вещей и доброй пищи… — начал Ллейр.
— Это неплохо, — прервал его король. — А что за пища?
— Много жареной баранины и свинины, а также искусно сваренное пиво, — вкусно живописал Ллейр. — И еще сторожа всего этого.
— Как всегда, — вздохнул киммериец. — Как только встретишь что-нибудь приятное, непременно объявится сторож. Наверное, это был уродливый великан с дубиной или старый колдунишка, выживший из ума?
— Отнюдь нет, — улыбнулся Ллейр. — Это был кот.
— Кто? Кот? — не понял король. — Гигантский кот?
— Почему гигантский? — Ллейр в свою очередь не уразумел, чему так дивится Конан. — Обыкновенный рыжий кот, весьма даже средних размеров. Он был в самой главной зале того замка и играл, перепрыгивая со столба на столб. А всего столбов было четыре.
— Должно быть, кот сторожил пищу от мышей? — сообразил король. — А кто был хозяином замка?
— Об этом рассказчик умалчивает, — не оправдал надежд киммерийца на сколь-нибудь человеческое повествование Ллейр. — Так вот. Путники утолили голод и жажду и собрались плыть дальше, но один из них — молочный брат моего тезки — решил прихватить с собой одно из дивной красоты ожерелий, что были развешаны по стенам.
— Я бы тоже прихватил, — пожал плечами K°нан.
— И зря! — торжествующе возгласил Ллейр. — Л ведь мой тезка предупреждал, что делать сего не следует! Не прошел похититель и половины пути до выхода из залы, как кот прыгнул на него, превратился в рыжую молнию и испепелил на месте, после чего принял прежний кошачий облик и воротился на место. Тезка же мой повесил ожерелье туда, где ему и полагалось быть, успокоил кота ласковыми словами, и с тем продолжили они путь и вскоре достигли…
— Понятно, — перебил собеседника Конан. Ему вовсе не хотелось слушать, чего там еще достигли славные мореходы древности, поелику в устах умелого сказителя, какового Ллейр, безусловно, собой представлял, сага могла продолжиться до утра. — А в саге не сказано часом, как подойти к острову и где причалить?
— Нет, конечно, — как само собой разумеющееся заявил Ллейр. — Сага пишется вовсе не для того чтобы…
— Вечно у вас так, — посетовал Конан, опять прерывая повествование. — Что ни сага, то говорит не о том, что нужно, а если начнешь расспрашивать, то получается и того хуже, потому что, оказывается, и сочинялась она не для того, и не о том, и неизвестно когда, и вовсе не тем, кому ее приписывают…
— Не стоит так огорчаться, — подал наконец голос притихший было Ойсин. — Я знаю фарватер.
— Не хочешь ли ты сказать, Ойсин, что Блуждающий Остров таскает за собой рифы, скалы и мели? — удивился Ллейр.
— Разумеется, как и всякий приличный остров, — невозмутимо отвечал Ойсин.
— Так ты что, был здесь? — снова озадачился Ллейр. — Почему же ранее я об этом ничего не слышал?
— Нет, я здесь не был ни разу, — спокойно продолжал Ойсин, перебираясь к рулю и мягко ототстраняя товарища.
— Ну и откуда же ты помнишь фарватер? — усмехнулся киммериец. — Или о нем написано в другой саге?
— Нет, не написано, — хладнокровно проговорил жрец-воитель. — Через четверть лиги, если я не ошибаюсь, появится гряда рифов, и нам следует взять немного к северу, на северо-северо-запад, дабы войти в проход.
— Посмотрим, — сдержанно проворчал Конан. Спорить с Ойсином было бесполезно — он принадлежал к той же породе книжников, что и Евсевий. — И я надеюсь, что ты не ошибаешься.
Ветер гнал легкую карру, надувая парус точно грудь силача, и вскоре расстояние, названное Ойсином, было преодолено. Над водой справа по борту торчал, будто голова крокодила, черно-зеленый от водорослей камень. Более никаких свидетельств наличия рифа на поверхности не было, но опытный глаз моряка не мог обмануться: и Конан, и Ллейр заметили по цвету и характеру волн, что справа и слева по борту широкой — в пять локтей — стеной скрываются на небольшой глубине, такой, что даже карра вполне могла зацепиться дном, острые и твердые клыки рифов. А ширина прохода не превышала десяти локтей.
— Вот это да! — только и нашелся сказать Конан. — Так откуда же ты знаешь фарватер, Ойсин?
— Иногда следует читать не только книги, но и те знаки, что они оставляют, — не без гордости произнес Ойсин загадочную фразу. Особенно непонятной она оказалась для Конана.
— Я читаю плохо, — не стесняясь, но и не хвалясь, отвечал Конан. — А писать умею только свое имя да еще «немного небесполезных слов», как говорит Хорса. Мне как-то все не до книг, тем паче не до их следов. Ты скажи яснее: это магические знаки?
— Нет, вовсе нет, — покачал головой Ойсин. — Просто жители наших островов, как ты, наверное, заметил, — подмигнул он Конану, — все немного сумасшедшие. Когда находишься среди людей и, гм… всяких прочих, кто работает с книгами, пишет книги, читает книги, хранит книги, живет книгами, среди книг и ради книг, приходится иной раз видеть, как книга перерастает самое себя, и дабы постичь то, что должно было бы отыскаться в книге, следует искать искомый текст в проявлениях деятельности этих людей и, гм…
— Всяких прочих, — подхватил Конан. — Все равно ничего не понятно. Можно попроще?
— Попытаюсь, — кивнул Ойсин. Он и сам старался придать неясным своим соображениям более определенную форму. — Дело в том, что некто посчитал путь на Най-Брэнил запретным для простых смертных, сиречь для не сведущих в книжном знании. И сведения о том, как проникнуть на остров, не попали в рукописи. Но ведь как-то надо было их сохранять, чтобы тайна не была утрачена вовсе, — Ойсин, видимо, не решил для себя до конца рассматриваемый вопрос, посему последняя реплика прозвучала и как утверждение, и как сомнение одновременно.
— Стигийцы в таких случаях поступили бы просто: доверили бы секрет демону, да и дело с концом, — пояснил король. — Хотя они тоже книгочеи, вроде бы.
— Да, это было бы, конечно, проще простого, — пробормотал Ойсин, наклоняясь якобы затем, чтобы поправить обувь, а на деле пряча улыбку. — Но на Островах считают большим грехом общаться с демонами…
— И у нас тоже, — энергично поддержал Ойсина киммериец.
— А потому, — продолжил Ойсин, — иной раз полезно посмотреть на жизнь таких людей и на все, что они делают и творят, как на рукопись, поелику и основу деяний своих они черпают из рукописей.
— То есть… — Конан не мог обойтись без наводящих вопросов, иначе Ойсин завел бы разговор в такие дебри учености, что, пожалуй, и Евсевий сгинул бы в них вместе со всеми Палатами Мудрости. — То есть, если такой островитянин построил башню для наблюдений за светилами или, наоборот, проломил череп своему соседу, то все это неспроста, а потому, что он прочитал какую-нибудь ученую рукопись. А остальные вспоминают, где и когда они про это прочли, будто не расследуют преступление, а силятся разобрать тайнопись и получают от сего несказанное удовольствие, ровно как от приглянувшейся книги. А едва вспомнят, тут же рассказывают тем, кто не прочел, чтобы те не мучились слишком. А потом собираются где-нибудь вроде тех же Палат Мудрости и соображают, хороша была та рукопись или дурна, и не стоит ли написать еще одну, вдобавок к первой. Так?