Сел Иван напротив, хлеба себе отрезал, молока в кружки – где нашел только – налил, одну Янису подвинул, жует, рассматривает, по всему видать, любуется, интерес не скрывая. Озеро хмыкнул.
– Ты один тут живешь? – царевич издалека начинает. – Ну, то есть. Мавок я видел, духов водных. А сам ты, хозяин здешний…
– Знаешь, царевич, а иди-ка ты домой. Воду отозвал я, за отцом приглядишь, государство поддержишь, – ласково молвил Янис, улыбнулся во все клыки, только уголок губ нервно дернулся, напряжение выдал. – Утро ясное солнце жаркое обещает. Дорогу сам найдешь, коль сюда пришел. Прощай.
Поднялся юноша озерный, от руки царевича увернулся, глянул предупреждающе.
– Не смей, царевич, руки распускать, оторву.
Вышел Янис, дверью хлопнул, дому наказал приглядывать.
На берегу светило небесное лучи расправило, сверкает в каплях росы блескучих, по воде дорожки гоняет. Свистнул озеро громко, келпи подзывая. Не любили лошадки водные света яркого, дневного, но ослушаться приказа не могли. В брызгах алмазных выныривали один за другим пять жеребчиков, красовались, ноги высоко поднимали, по мелководью круг заводили, к хозяину мчались. Вспрыгнул Янис на вожака табуна, пятками в бока вонзился, в лес велел направляться. Конская спина под ним выгнулась, к всаднику приноравливаясь. Пошел келпи легкой трусцой, в галоп переходящей. Не боится водный лошак ни кореньев, ни ям, скачет по тропинке лесной витиеватой, как по полю гладкому, широкому. Ветра порывы обгоняя, домчал до опушки, на пригорке встал.
Осмотрел Янис реки изгиб широкий. Слепит вода, играет, шумно по камням плещет. Келпи топнул, расфыркался, на месте танцует, рвется с перекатами наперегонки побегать, подразнить речных скакунов могучих. Прищурился Янисъярви против света – не видать колесницы, дом туманом скрыт. Нет хозяина речного, объезжает владения, а может, в гости кому наведался. К озеру какому, к речушке мелкой. Сколько их под его покровительством, под крылом водным широким.
Поворотил келпи, Янис с пригорка съехал, к крыльцу полупрозрачному подобрался. Псов нет каменных, охранные плетения мигают завитками, водорослями. У коновязи речной только один жеребец стоит скучает, грива долгая по течению стелется, водными прядками рассыпается. Черен, как ночь безлунная, только пятно звездчатое на крупе одно, белоснежное полукровку выдает. На этом скакуне с виду мирном-тихом, кроме Ярого, только один усидеть может, самый сильный после реки.
– Чаро? – позвал Янис негромко. – Чаровник?
Минуты не прошло, показался ручей заспанный, растрепанный.
– Янис? Случилось что опять? – забеспокоился страж, зевок ладонью прикрывая. – Тварь вернулась? Напала на кого?
– Нет, – озеро на землю соскочил, на ступеньку уселся. – Спросить хотел, что после Аглаи было. Не помню ничего, беспамятство настало.
– Еще бы ты помнил, – ручей усмехнулся, рядом присел, плечом голым, теплым со сна прижался. – Силы отдал, куда только? Не злись, не серчай, не мое это дело. Не сказал хозяину ничего. Хмур был ночью, спал плохо. Видать все же та тварь неведомая, непростая, раз страж-река кошмары видел. Или просто на тебя настроен, не отпускает.
– Чаро, – с укоризной покачал головой Янис.
– Молчу, молчу. Упрямые вы, оба упрямые. Но не про то речь. Мы с Ирро все дно изучили. Не нашли ничего. Притоки крепко перекрыты, по ним ни один головастик бы не прокрался. Стена вокруг тебя тоже прочная. Либо эта тварь спала внутри круга охранного, либо не знаю, что это.
– Мало, неясно, – Янис руки потер, пальцы озябли внезапно, холодом острым отдалось в них. – Но ничего не сделать сейчас. Яр… Ярый знает?
– Конечно же. Рассказал ему, след от зубов на Аглае наметил, на себе показал, сколь плоти у мавки выдрано. Про тебя промолчал. Лишь добавил, что спас ее ты да после спать к себе ушел.
Молчит Янис, думает, губы кусает.
– Что за молчание хочешь?
– Ничего мне не надобно, Янис, – Чаро косу переплетает, глаза светлые прозрачные смеются. – В гости пускай иногда, чтоб Мил да Ждан не извелись, капризами да слезами тебя не тревожили.
– Ты и Ждана окрутить успел, соблазнить лаской? – озеро хмыкает, знает, что Чаро ветреник, с одним скучает, с двумя улыбается, а коль третьего полюбовника заводит – счастлив ходит, светится.
Ручей улыбается белозубо, делает вид, что краснеет.
– Дождешься? – вдруг спрашивает. – Недалече отправились Яр с Ирро, вернутся через час-другой. Сам ему расскажешь, что видел, что чувствовал.
– Нет, – Янис поднялся, с одежды пыль невидимую стряхнул. – Поеду. Коль не нашли вы ничего, не знаете, толку в том разговоре не будет.
Вздохнул Чаровник, помолчал. И убедить не знает как, и настаивать боится. Янис– озеро не вспыльчивое, но злопамятное.
– Как знаешь, не вмешиваюсь.
– Чаро, а ты больше никого у озера не видел?
– Нет, – хмурится ручей, плечами жмет, вспоминает. – Ирро копье разбудил, эхо пустил. Вернулось ни с чем, не было никого вокруг озера.
Удивлен Янисъярви, встревожен. Выходит, человека стражи пропустили, отродясь такого не было. Ручьи – не река сторожевая, не столь могучи да чутьем тонки. Однако помощники знатные, видят, слышат многое, лесных зверей по силуэту мелькнувшему различают. Отчего ж человека не видели? Не с луны же Иван свалился. Спросить надо было б, как пришел. Нечисто дело с этим царевичем.
– Спасибо, Чаро, – озеро на ноги поднялся, келпи взглядом выискивает.
Заскучать успел лошак водный, по брюхо в реку забрел, голову под волну сунул, высматривает кого-то аль водоросли щиплет.
– Янис, – ручей озеро придержал, в глаза открыто глянул. – Искупайся. Тебе надо силы пополнить, ты слишком ослаб. Коль с ним мириться не хочешь, с водой не ссорься. Любит тебя река, и Яр тебя…
– Хватит, – оборвал юноша озерный звонко. – Не надо.
– Хорошо, – Чаровник соглашается, снова вид сонный на себя напуская, зевая, потягиваясь. – Но искупайся все же. Не узнает он, не скажу.
– Сводник, – хмыкнул Янис, но по тропинке следом за келпи спустился, на корточки присел, волны малой речной коснулся.
Плеснула река, узнала, водой потянулась, ноги босые обняла. Скинул одежду Янисъярви, вошел в течение. Обняло речной прохладой, гладит, ласкается водица, силы питает. Как озеро от притока наполняется, так Янис пьет, остановиться не может. Лег на поверхность, раскинулся. Чаровник стоит на крыльце. Любуется, глаз отвести не хочет.
Забылся Янис, расслабился, реке на волю отдался. Глаза закрыл, вздрагивает, времени не замечает, как заснул, сам не ведал.
Солнце выше карабкается, жару набирает, землю припекает. Высохла роса давно, теплом духотой в тени наливается, ветер малый гоняет, на грозу напрашивается. Запели птицы дневные, зачирикали, по пригорку шныряют, в траве густой прячутся, перекликаются. Звенит вода, поет песню колыбельную ласковую, шепчет на ухо Янису, струями-руками обвивает, держит, не хочется отпускать.
Вздыбилась гладь речная, бурунами встала, рассыпалась каскадом брызгами, радугой переливчатой. Арка водная вмиг раскрылась, поднялась из реки колесница блестящая, крылатая. Влекут ее кони могучие, гривы водные в пол, шеи гнут, фыркают, далеко плеск и ржание разносится. Ярый Серебряный одной рукой правит, небрежно поводья придерживая, во второй копье светлое блестит, сверкает, чисто звезда на острие красуется, лучики тонкие топорщит. Шлем глухой лицо закрывает, доспех сегментарный тело хранит. По спине гребень высокий с кромкой режущей, поножи плавниками украшены.
Чаровник, на крыльце задремавший, вскинулся, облик сменил, в реку нырнул. Духи мелкие, ликом зеленые, страшные вынырнули, коней у привязи остановили, лопасти колес серебристых крутиться перестали. Псы каменные с лаем, гавканьем, вперед хозяина на берег выскочили, гривами трясут, капли разгоняют, скалятся, довольные, бегом раззадоренные. Ярый сошел, броню снимая, Чаровник рядом оказался, шепчет, на изгиб, заводь указывает. Дрогнул лицом Яр, нахмурился, ладони, словно озябли вмиг, потер. Крыльцо обошел неслышно, по поверхности водной ступает, кругов бликов не рождает. Видит, спит Янис, водой укрытый, голову запрокинувши. Губы улыбаются нежные, ресницы вздрагивают, не иначе сон снится приятный. Стоит Ярый, не дышит, спугнуть сладкий морок боится. Да только морок тот сам почувствовал внимание пристальное, очнулся под взглядом острым. Одурманенный рекой не сразу понял, где он, когда он, улыбнулся светло любовнику бывшему, руку протянул. Ярый обнял осторожно, привлек к себе, хоть и видит, что дурман владеет Янисом сонный, не может отказаться от ласки мимолетной, устоять перед соблазном. Пусть так, за плату ссорой последующей, но прикоснуться, ощутить. Потянулся к нему Янис, глаза сызнова прикрыл, обвил шею крепкую, прильнул. Прикоснулся Яр к губам желанным, разомкнул поцелуем глубоким, сам едва не застонал. Как вино крепкое в голову ударило, ладони немеют, на талии тонкой замерли, двинуться не решаются. Вдруг застыл Янис, одеревенел в объятиях. Сломались брови темные в гримасе растерянной, заморгал непонимающе озеро, прочь дернулся, в реку глубоко погружаясь, наготу пряча в хрустале течения. Бессильно Ярый руки опустил, стоит, молчит, грудь тяжко вздымается. В глазах переменчивых Яниса видит, наблюдает с болью, как уходит туман сонливый, свет нежный, вместо него обида проступает, острыми росчерками, морщинкой вертикальной на переносице обозначается.