Много читал, много искал. Книги заморские в библиотеке своей, еще дедом да отцом собранной, читал, перелистывал. Искал ответы
– Эта к озеру Янисъярви, – Роман дернул повод, остановив коня поперек. – Туда ночью точно нельзя. Поедем через лес.
– Э нет, – Матвей придержал охотничьего. –Раз уж мы тут оказались, поедем посмотрим. Сколько всего про это озеро слышал, да никогда видеть не приходилось.
– Потому что лес к нему не пускает, – цыган неодобрительно покачал головой. – Легенду, чай, знаешь, государь? Зеркало там хранится, предсказательное. Кто взглянет, тот навсегда в том озере и останется.
– Ты мне еще сказки про живую-мертвую воду расскажи, – рассмеялся Матвей, коня направляя по туманной тропке-дорожке.
За ним двинулись два десятка охотников. Легкие скорые арбалеты, да копья короткие к себе ближе держали, оглядывались с тревогой на лапы еловые да березовые, постепенно небо скрывавшие. Трава-мурава под копытами молчала, шорохом не тревожила. Ухала сова, перекликались горлицы да кукушки, вторя шелесту листвы. Не осмеливались перебивать их люди, лишь иногда словом осторожным перебрасывались.
Лукавил царь, ох лукавил, от верного цыгана и от людей своих скрывая правду. Знал он про озеро, давно еще слышал от бабки своей, любительницы диковинных вещиц. Она и привила маленькому Матвею страсть к духам и тайнам их. Да только лес хранил свое зеркальце, не выводил просто так к нему путников. Рассказывали, что лишь изредка заблудившемуся являлась тропка. Мог ли отказаться от шанса Матвей? Да никогда. Он бы и людей бросил тут, и Романа, один бы двинулся.
Темнело скоро и густо. Туман развил кудри, исчез вместе с легким ветерком. Тишина давила. Матвей хмурился, в ладони талисман перекатывая, но не сворачивал. Через час-другой замерцало впереди, неверно высветилось, как лунная дорожка по воде. Она и была.
Вековые деревья неохотно расступились, подлесок отодвинулся. Лес разомкнул зеленые объятия, показав ровное, почти идеально круглое озеро. Большое, не мелкое, а для лесного, больше напоминающего лужу, и вовсе огромное.
Слюдянисто блестящая, натянутая поверхность едва-едва заметно подрагивала. Серп месяца подмигивал своему отражению. По краям у берега кувшинки крупные, что твои каменья на платье, желтые да белые, разбросаны – сверкали живыми огоньками. Водица чистая, студеная веяла прохладой, тянула ледком озимым. Да только у берега прозрачная, дальше взгляд терялся – ухало дно отвесно, глубиной баловалось.
Роман, видя одержимость государя, окликнул помощников. Велел не подпускать никого близко к воде, не слушать журчания. А если привидятся девки красные, манящие да готовые, не сметь даже думать, чтобы шаг за ними ступить. Мавки озерные, красавицы водные, приголубят-приласкают, да в озеро на веки вечные и утащат.
Со стороны ивовых ветвей послышалось тонкое ржание. Цыган взвел склот тяжелый, со стрелой опасной бронебойной. Матвей только лукаво прищурился. Страх не затмевал разум, азарт бурлил в царской крови. Предвкушал государь диво дивное.
Диво было худым и большеглазым. Длинные сине-зеленое волосы укрывали его до самого копчика. Стройные обнаженные ноги, босые, изящные, сжимали белоснежные конские бока. В пальцах вместо поводьев – грива колечками, бледные губы сжаты. Матвей дал знак успокоиться, опустить оружие и не приближаться. Еще трое келпи вышли из-под гибких зеленых ветвей, остановились, раздувая бархатные темные ноздри. Белые шкуры шли нервной дрожью волнами. Не оценил всадник наставленные на него жала стрел и копий, небрежно перекинул ногу через спину жеребца и упер худой кулачок в подбородок. Глаза мерцали, как кувшинки – огоньком странным, волшебным. Цвета не разберешь – как темные окна-бочаги: вроде и чистые, ключами напитанные, а глубина в них непроглядная. Собранный небрежно, на макушке, пучок малый волос держала заколка – вот она-то светилась, ловя отблески лунные.
– Хозяин озера, – прошептал Роман и перекрестился.
Матвей хмыкнул, узнал по изображениям в книгах, кто перед ним. Возрадовался удаче великой, да только вида не подал.
– Ночи доброй, хозяин озерный, – произнес государь громко голосом густым, низким, поклонился поясно, исподлобья разглядывая юношу водного. – Я царь Матвей, заплутал по темноте, с охоты возвращаясь. Дозволишь ли из озера твоего напиться, людям моим роздыху дать?
Юноша криво хмыкнул.
Плохое настроение привязалось к Янису с самого утра. Не радовала ни погода, ни то, что озеро все-таки не начало мелеть, хотя перекрытое единение с рекой пило силы, вытягивало их по капле. Янисъярви стал слабее за этот год, по краям озера проклюнулись густая осока и камыш, между ними распустила свои косы ряска. Солнце выпаривало часть воды, оставляя тинные следы. Мавки плакались, что несколько ключей студеных сгинули – истончились да погибли. Осталось четверо: Колокольчик, Хрусталь, Ждан и Милый. Последний обижался на Яниса больше всех. Из-за Чаровника. Запретил Ярый после ссоры ходить ручьям в гости к озеру лесному. Мавки, ветреницы, не заметили разницы. Им хватало игр с келпи да огоньками. А Милый печалился о сердечном друге, тосковал по ласкам-утехам. И к Янису не подходил даже при полной луне, когда хозяин озера ложился на гладкую его поверхность, позволяя водным духам касаться себя нескромно, пополняя силы.
К обеду в голову полезли всякие думы-мысли, некстати вернулись воспоминания. Как последний раз ступил на траву рядом с озером Ярый, дух реки свирепой, шумливой да опасной перекатами. И как сначала просил прощения. Пытался что-то объяснить, но споро забыл речь свою. Рассердился на упрямившегося Яниса, раскричался. Слово за слово, пошли упреки ненужные, наветы серые. Помянул и как привечает духов лесных Янис, как отдается при полнолунии жителям озерным. И ведь знал, что по-другому озеро не умеет, и сам речной властитель был близок с ручьями своими, поддерживал их силы и течения. Не стерпел поношений Янисъярви. Выгнал Яра прочь. Обругал. И до сих пор считал себя правым. Не он изменил, не он забыл обещание быть верным и чтить своего возлюбленного.
Вечером жара пошла на спад, занялась прохлада, потянулся туман легкий. Лесные духи расселись по веткам, завели песнопения. Верена и Аглая – мавки первые, шалуньи страшные – выбрались на бережок. Ждан и Хрусталь, обернувшись юношами, разлеглись рядом на травке. Колокольчик выманил загрустившего Яниса к ним, посидеть, послушать песни, истории разные. Развеселили, отвлекли хозяина озера, а потом и вовсе скачки устроили. Келпи, застоявшиеся и нетерпеливые, только рады были поноситься по лесу к опушке и обратно. Нырнув в озеро с плеском и шумом, кони выбрались под ивовый навес. Лесных духов не было, ушли к себе. Янис поправил заколку, удерживая человеческое обличье.
Вдруг ему почудился шум. Топот копыт, дыхание и разговор людской. Запахло потом лошадиным – келпи недовольно захрапели, – собачьим волосом. На поляну перед озером высыпали всадники во главе с рослым мужчиной в тонкой короне. Янис присмотрелся. Красивый. Чем-то на Яра похож – волос короткий, легкой волной. Взгляд сильный, властный. Стать молодецкая, но не юнец зеленый. И говорит вежливо. На ночлег просится.
Янис погладил жеребца меж ушей, подумал. И решился. Сколько можно затворником жить? Вдруг ему улыбнется удача, случился собеседник интересный. Не боится же, хотя за ним люди сгрудились, крестятся мелко, с опаской поглядывают. Надо бы мавкам сказать, чтоб не топили сразу. Неудобно, гости все же.
– Воду пить не советую,– Янис тронул келпи пяткой, заставив подойти ближе к царю, но не спешил спрыгивать на землю – не хватало еще смотреть на человека, задрав голову. – У ключа напьетесь, лошадей там же привяжите. До утра. Это все.
Глаза у Матвея сузились, пищалью взведенной стали – острые, колкие. Не понравился царю ответ. Янис залюбовался – справится или нет с яростью и нелюбезностью? Справился. Брови разошлись, одна изогнулась лукаво. Улыбка легкая на губах появилась. Янис поежился – каким взглядом его царь окинул – жарким, нескромным. Не оценивал-прикидывал, а ласкал.
Аглая вышла из тенечка. Русые волосы в косу перетянула, платье в пол, только пальчики босых ног видны – девчонка девчонкой. Следом Верена и Майя. Охотники зашептались, восхищенно присвистнули. Государь поморщился. Янис зеркально повторил его гримасу, сам того не желая, и рассмеялся.