– Здравствуй, – невпопад Ярый произнес, прокашлялся, не зная, как разговор завести, ссоры, упрека избежать.
– Здрав будь, – Янис ответил, взгляд отвел, смотрит, где одежду на берегу оставил.
Далеко отнесло его течением, горка шелка светлого среди бережных зарослей виднеется, да идти за ней надобно. Потянул Яр из реки плащ свой темный, ночной, на плечи белые набросил, складки тяжелые запахнул.
– Спасибо, – едва слышно отозвался Янисъярви, мимо побрел.
Не знает, какие слова подобрать. Рад бы сам нашею кинуться, поцелуй полусонный пробудил чувства и без того не исчезнувшие, всколыхнул в душе многое, взбаламутил, да только сразу вспоминает, как рука Яра смуглая поперек груди светлой в волосах зеленых пальцами запуталась, держит осторожно, как только он умеет.
Не поддавалась одежда, капризничала, Янис зубами скрипел, торопился. Навеяла река снов прошлого, вернула назад на шесть месяцев. Когда высоко вился костер синий, смех и песни ввысь улетали, плели колокольчиками серебристыми да огоньками сеть задорную, куполом озеро накрывавшую. Яр рядом сидел, глаз не сводил, за руку крепко держал, не пускал.
– Больше нападений не было? – спросил Ярый, стоя на отдалении – то ли подойти не решался, то ли стеснялся порыва. – Ты не пострадал?
Прижгло заботой показной Яниса, чисто плетью поперек спины обвилось, по позвонкам прошило.
– Я – нет, спасибо стене твоей крепкой, – колко, холодно сквозь зубы стиснутые поблагодарил ядовито озеро, запахнулся наглухо, рукава на ладони натянул. – Внимание твое охранило.
– Яни, не для того я…
– Да, не для того, – перебил Янисъярви. – Вели ручьям посмотреть дно еще раз, вчера упустили кого-то. Знаю наверняка. Не ведаю, как. Не за себя прошу, за духов водных. Не смогу за всеми сразу присмотреть, скоро полнолуние. В силу войдут цветы дурманные, обряды начнутся. Я буду не в состоянии.
Сжал челюсти Ярый, злится, знает, чем Янис будет занят. Духов своих лаской одаривать, силой делиться. Раньше не печалило это реку, мог сдержать себя, его Янисъярви был, лишь руку протяни. А теперь только наблюдать, жилы вытягивать да губы до крови обкусывать, зная, что право потерял.
– Хорошо, – среброглавый кивнул, обещание давая. – Присмотрим за берегом, стену не сниму, не обессудь, не для тебя она, для людей. Нечего им у озера твоего делать.
– А коли сам позову? – Янис из упрямства спросил, знает, что некого звать ему, а после Матвея и вовсе, не пробрался Иван, ноги людской на берегу б не было. – Понадобится мне человек?
Желваки на скулах реки проступили, ярость клокочет, водоворотом вспенивается.
– Если позовешь – пропущу, – Яр выдохнул, ноздри раздувая, гневу воли не давая. – Но сам вслух скажешь, что нужен тебе человек, необходим.
– Согласен, – скалится Янис. – Слово твое услышано.
Сказал, развернулся. Заколка от воды сползла, ослабла. Выпустила плеть-косу длинную, по воздуху хлестнуло, плечо Яра задело. Тот только и успел перехватить, сквозь ладонь пропустить.
– Яни? – в спину окликнул Ярый озеро.
Не обернулся юноша, свистнул звонко келпи подзывая, взлетел на спину, к лесу поворотил. Взбрыкнул ногами лошак водный, на дыбы встал, громко заржал, припустил с места в карьер. Только его и видели.
– Ну что, хозяин, никак? – Чаровник подошел поближе, Ирро пропустив, обвил-обнял реку крепко, виском в плечо уткнулся, впитывает злость хозяйскую.
Игривый с другой стороны прислонился, крепко за пояс взялся. Знают оба ручья-побратима, что страшен покровитель их в гневе, усмирить нрав тяжко ему. Себя не контролирует, а река беснуется, из берегов выходит, корабли, лодки топит, камни перекатывает.
– Может, в полнолуние с нами пойдешь, хозяин? – Ирро предлагает. – Сложно ему будет тебя отвергнуть в том состоянии.
Молчит Ярый, думает, сам собою борется.
Остановил келпи Янис, только деревья за спиной сомкнулись, скрыли реку с опушкою, за шелестом неслышно стало реки разговора, плеска. Запах ее сменился листвы ароматом, влажный, густым, с ноткой горечи острой, с пряным вкусом травы сочной. Сполз неуклюже по боку белоснежному озеро, вздохнул тяжко и поплелся по тропинке узенькой, кусты, ветки сшибая, ни о чем не думая. Так и плелся, нога за ногу, келпи в спину подталкивал, торопить пытался.
У озера все тихо стояло, камыши шуршали, кувшинки цвели. Даже жабы нестройным хором из тенечка вещали, как привольно хорошо им в водице холодной. Малиновка распевалась, вдалеке кукушка куковала, горлинку перекликивала. У ивовых ветвей, там, где камни-валуны крупные из земли да из воды торчали, где мавки сиживать любили, песни тоскливые напевать, сидел Иван-царевич. Босой, встрепанный, вовсе не царского вида, рубаха другая на нем, незнакомая, сапоги добротные да сумка объемная рядом лежат. Колени обнял, по воде лягушек пускает, улыбается. Из-под полога зеленого два келпи косят, подходить не решаются, не понимают только, что тут человек забыл, почему не уходит, к ним равнодушен. Разглядывает Янис человека, недоумевает.
– Эй! – позвал, не выдержал.
Вздрогнул приметно Иван, обернулся. Осветилось лицо царевича радостью великой.
– Ты почему не ушел, как я велел? – сурово спрашивает озеро.
– Я ушел, – царевич усмешку спрятал, на ноги поднялся. – Проверил батюшку, дела царские и вернулся.
– За часа четыре? – хмуро Янис уточнил. – За дурака меня держишь, человек?
Иван покачал головой, зачем-то руку пряча за спину.
– Меня дорога твоя запомнила, пропустила коротким путем. Не сердись, но коли принял меня колдовской мир ваш, в гости сызнова пришел, подарки принес. Прими благодарность мою, хозяин озерный.
Янисъярви растерялся.
========== Озерные жители ==========
Смотрел царевич вслед келпи, белым пятном мелькавшего недолго среди деревьев высоких, и размышлял. Обижен озерный юноша, замкнут, но… никогда доселе он не встречал такой красоты. Не внешней, прав был тот охотничий, кто озеро опасным назвал. Не беззащитен, нет, раним, одинок и несчастен. Ивану первый раз в жизни захотелось обогреть, приголубить не просто ради забавы молодецкой. По сердцу ему пришелся Янисъярви. Недобрым словом батюшку помянул цесаревич, как мог обмануть-обидеть красу такую. Не купеческая дочка чай, не юноша молодой, кому внимание царское, будь оно хоть минутным, славы, веса придает. Коли такой привечать по своей воле станет, не опоенный, не одурманенный, что еще для счастья надо? Подумал Иван, подумал, решил вернуться в терем отцовский, посмотреть, ушла ли вода, а потом ничто и никто не помешает ему снова на берег озерный возвратиться, поухаживать за хозяином здешним. Сказано – сделано.