Гам во дворе прервал их молчание. Ссора шумная, громкая. Кто-то гонит кого-то, проклятьями понукая, собаки лают истошно, надрываются, люди не отстают. Выглянул Роман в окошко приоткрытое, смотрит, не понимает. Сенные кричат друг на друга, пальцами тыкают, а неясно, отчего да зачем. Свора охотничья, даром что всегда запертая была, кругами бегает, клыки скалит, будто почуяли зверя какого. Боярин высокий в шапке собольей на крыльцо вышел, ругается, бородой седой трясет. Гавр толпу пытается разнять, рукав от куртки охотничьей оторван уже, лохмотьями висит. Никол с другого края помогает, да выходит плохо.
Иван шею вывернул, прислушивается, потом встал и подошел. Смотрит, не понимает. Ворота распахнуты, но пустота в них. На кого лают, на кого ругаются? Перстень на пальце потеплел, налился тяжестью. Пыль взвилась столбом, а на дороге стоит путник давешний, в хламиде темной, неприметной. Один, без девочки. Стоит, на посох кривой опирается, ничего не делает. Лица под капюшоном не разобрать, а только кажется царевичу, что смотрит на его окно пристально. Вдруг руку костистую худую вытянул, куда-то указал.
– Там, Роман, смотри! – царевич высунулся, чуть из окна не выпал.
Под телегой груженой хвост торчит белый чешуйчатый. Пытается спрятаться, да не пускает его что-то.
– Змея? – удивленно брови цыган вскидывает. – Отродясь тут таких крупных не водилось. Откуда?
Царевич уже не слушал, накинул халат парчовый шитый, что подле на стульчике малом лежал, босой и растрепанный по лестнице устремился. Люди шарахаются, вслед смотрят. Шутка ли, полуголый сын царский посереди дня белого куда-то спешит. Случилось поди опять что страшное. Только одну напасть пережили. Перепрыгнул царевич перильца, поморщился – камешки в ступни впиваются, идти колко – до телеги добрался, заглянул.
Из-под обода на него смотрело существо странное. Вроде ящерица, а нос клювом роговым. Глаза пленкой затянуты, белесыми кажутся. Зрачок узкий. Корона на голове из рожек малых причудливая, а прорези ушные подрагивают – больно от шума, видать, животинке. Лапы когтистые, мощные, по хребту выпуклости, у основания хвоста шипы.
– Василиск? – Роман рядом опустился на колени. – Да мелкий еще. Детеныш. Такой каменить еще не умеет.
– Кто? – Иван переспросил, тварюшку напугал.
Она пасть раззявила, беззвучно заверещала. Собаки на пену изошли, лаем захлебываясь. Цыган за хвост половчее ухватился одной рукой, второй за лапу заднюю да дернул на себя посильнее. Василиск от неожиданности сжался, да как пробка из бочки винной и вылетел. Извивается ящерица крупная, норовит Романа укусить. Да не так просто с опытным охотничьим справиться. Пережал клюв, подмышкой устроил. Иван подошел поближе, тронул корону роговую, чешуя теплая на проверку оказалась. Смотрит на него тварюшка жалобно, пленку с глаза не поднимает.
– Куда ее девать? – Роман оглядывается, прикидывает.
– Озеру отдать, – выпалил вдруг царевич неожиданно, шум во дворе словно по команде смолк, тихо стало.
Драка прекратилась, боярин, подумал, похмурил брови кустистые, в терем воротился. Гавр с Николом разняли-таки дерущихся, подзатыльников вдоволь отвесили да на конюшню провинившихся прогнали. Постояли, глядя на царевича, но подойти при Романе не решались, знали, не потерпит цыган рядом их присутствия.
Василиск покрутивши хвостом, из хватки крепкой выдираться начал. Лапами дрыгал, головой мотал, всячески пытаясь выскочить, обратно под телегу юркнуть. Иван руки протянул, погладить вознамерился. Замер зверек робко, моргнул веком двойным и затих.
– Смотри-ка, – Роман улыбается. – Нравишься ты ему. Накось, подержи попробуй. Царевич осторожно взял василиска, неловко рукой дернул. Не подумал кусаться зверек, прижался, как к маме родной своей чешуйчатой, заворковал нежно. У Романа глаза округлились, рот приоткрылся. Смотрит на чудо чудное, диво дивное. Ластится к царевичу зверь, мурлыкает, что кошка твоя обычная.
– Роман, а ты про них что знаешь? – спросил Иван негромко, меж рогов светлые чешуйки почесывая.
– Да ничего почти, царевич, – цыган плечами пожал, на молодцев, от любопытства изнемогающих, покосился.– Только что взрослый василиск человека насмерть окаменить способен. Живут семьями, детеныши редкость большая. Я и узнал-то его, потому что книг государевых начитался, а там в каждое второе зелье рекомендовано каплю крови ящера добавлять.
Запнулся Роман на слове, с царевичем понимающе перемигнулся. Ясно откуда василиск во дворе взялся. Видать Матвей его держал где-то, кровь занимая для экспериментов своих. Василиск закурлыкал жалобно, под халат Ивана попытался голову засунуть, едва рогами не оцарапал.
– Заберу к Янисъярви, – повторил царевич решительно. – Будет у него питомец. А коль себе не оставит, так хоть подскажет, к кому его отнести.
– Ты никак повод нашел, чтобы к озеру вернуться? – обреченно вздыхая, спросил, уточнил Роман.
Молчал сызнова царевич в ответ, отворачивался. На приближенных своих косился.
– Ты, Роман, упроси батюшку указ издать, Гавра да Никола старшими поставить. Они ребята не глупые, на решения скорые. А мне надо… вернуться.
Опустил Роман голову, молчал долго, исподтишка босого растрепанного царевича разглядывая. И хотел бы заказать в лес соваться да знает, что не удержишь запорами, заветами. Матвей таким же в молодости был. Коль чего втемяшится в буйну голову, никаким топором не вырубишь.
– Что ж, если справятся с молвой, за что им такая честь оказана, будет по-твоему, Иван. А пока пойдем, тебя домыть и перевязать надо. Пойдешь к озеру, только слово дай мне, что вернешься.
Иван крепко руку цыгана сжал, василиска потеснил.
– Обещаю, Роман, обещаю.
Скоро обернулся царевич. Василиска в мешок темный большой посадили, у окна раскрытого оставили, в тени, где прохладнее. Роман запястье перебинтовал, мазью густой помазав, на груди царапины обработал, над теми, что на спине красовались, хмыкнул негромко. Яблоню и яблоки помянул.
Пронесся ураганом по комнатам своим царевич, из сундуков все повыкинул, подарки изыскивая. Переоделся, обулся, кольцо об отворот куртки отполировал, полюбовался. Путника странного добрым словом помянул. Мешок с василиском на седло закинул, шарахнулся конь верный, едва удержал его Иван.
Роман напоследок обнял крепко, что-то на ухо буркнул, напутствием добрым в дорогу одарил.
– И где твой василиск? – Янисъярви выслушал внимательно, присевши рядышком.
Царевич улыбнулся лукаво, видя заинтересованность юноши озерного, свистнул коротко. Из ветвей вышла ящерица белая, языком потрепетала, приблизилась.
Янис руку ему протянул, подманил словом ласковым. Василиск к траве брюхом припал, испугал царевича возможной атакой. Ящерица подползла к ногам озера, потерлась, замурлыкала и на руки полезла, без стеснения, без сомнений.
– Оставляй, – озеро улыбнулся, зверюшку приласкав. – Без семьи он погибнет скоро, а у меня ему будет с кем поиграть. На духов не действует взгляд его, потому не страшен будет ни мавкам, ни ключам моим. Глядишь, от гостей незваных охранит.
По чешуйкам ласково ладонью Янис проходится, делает вид, что не замечает, как царевич за ним жадно наблюдает. Колеблется озеро, хоть история с перстнем сильно уверенность пошатнула. Не просто так путник неведомый колечко хитрое подарил. Разом развеялись сомнения, почему ручьи охранные, Яром обученные, не почуяли человека близко. Хранило, видать, кольцо не только от путаницы дорожной. Нельзя спорить духам с такими подарками.
– Янисъярви, могу я у тебя погостить? – царевич спрашивает.
– А что ты тут еще не видел? – Янис улыбку прячет, по законам теперь не может прогнать он человека, за василиска спасенного да за тайну хранимую, обязан он Ивану.
Хоть и непривычно, неприятно хозяину озерному в долгу перед простым смертным быть. Но любопытство потихоньку снова голову приподнимало, поспрашивать, как люди живут.
– Ничего не видел, мне интересно. Дозволь, хозяин озерный. Я подарков принес, тебе и духам твоим.
– Всем, что ль? – рассмеялся Янис. – Не хватит на всех. Но скажу, кому отдать, чтоб не утопили в первый день. Оставайся, царевич, но с условием одним.