Поднялся царевич осторожно, в окно выглянул, на рыбок полюбовался. Вышел тихонько, замер, с искушением борясь, не вытерпел. Приоткрыл дверцу в опочивальню озера, заглянул в щелку малую. Янисъярви на подушках раскинулся, спит крепко, беспокойно. Мечется, за край одеяла сбившегося хватается, шепчет что-то беззвучно. По полу дымок легкий струится, что туман речной, да только темный, странный. Приблизился Иван, крадучись, присел в изголовье, кудри тяжелые отвел со лба вспотевшего, погладил по скуле с чешуйками. Успокоился Янис, затих, перевернулся лениво, в подушку носом уткнулся. Укрыл Иван его, одеяло подтянул. А оно само завозилось, с угла зашевелилось. Василиск сонный высунулся, узнал царевича, курлыкнул негромко. Погладил его Иоанн меж роговых наростов, шепотом дальше спать велел. Сам вышел, дверь притворил.
По берегу набродился, на камнях насиделся. Рискнул костерок малый справить из веток сухих, мертвых. В шкафу холодильном, волшебном кусок оленины сыскался, будто парное туда положили. Нанизал его царевич на прутик, как Роман в свое время учил, солью присыпал, жарит неторопливо, ни о чем не думает. Слышит шаги легкие, по траве ножки босые ступают. Но не оборачивается, ждет покудова ближе подойдет.
– Угостишься, али так посидишь? – спросил, когда за спиной присутствие ощутилось холодком приятным, запахом лиственным.
– У тебя глаза на затылке?
Иван поворотился, ключика увидел. Маленький, хрупкий, глазищи большие, прозрачные, коса тугая толстая в землю. Ножки босые стоят, как у ребенка, носками внутрь. Плечи худые видать, рубашкой сползшей неприкрытые. Вспомнил Иван – видел вчера юношу этого, к костру не подходил, сидел в сторонке, от мавок отмахивался, по воде прутиком рисовал, косился в даль туманную, будто ждал кого-то.
– Нет, трава шуршит, – улыбнулся царевич. – Так что, кушать будешь али просто со мной посидишь?
Заморгал ключик, отступил, но не бежит, не прячется.
– Как звать-величать тебя? – Иван продолжает делом своим заниматься, прутики переворачивать, на юношу не смотрит прямо, все искоса, урывками.
– Милый я, – юноша на травку присел, ножки поджал.
– Вижу, что милый, – хихикнул царевич, смешок ответный услышал, позабавился. – Значит, Мил, понятно.
– Роман говорил, все люди разные, ты тоже другой, не такой как он, – внезапно Мил сказал, голову к плечу склоняя.
– Какой Роман? – Иван удивленно переспросил, в душе ответ уже зная.
– А с царем был, тут останавливались.
– Знаю того Романа, – царевич на травку тоже сел, ноги заплел, за костром краем глаза наблюдает. – Он друг мой самый близкий, наставник мудрый, крестный тайный.
Мил хмыкнул, руки вытянул. На пальцах перепонки тонкие, а сами кисти изящные черными чешуйками покрыты по запястья, будто в деготь окунул их ключик, сажей густой испачкал. Царевич прутики снял, мясо тонкой стружкой с них срезал. Милу протянул кусочек малый, подувши на него.
– Хочешь попробовать? Янисъярви, правда, говорит, что не ест пищу такую, а ты как?
– Попробую, – Мил улыбнулся робко, глазищами сверкнул.
Взял угощение, в рот положил, жевнул, призадумался. Иван сам откусил, сок с пальцев слизнул.
– Еще можно? – Мил на прутики кивает. – Горячо только, но вкусно очень. А ты тоже в гости зашел к Янису?
– Я ему василиска принес. Представляешь, случайно на дворе царском нашел. Жалко стало животинку, у вас, поди, ему лучше будет.
Ключик фыркнул, кивает, с прутика зубками острыми кусочки откусывает, уже и не дует толком.
– Лучше, – кивнул, коса зашуршала. – А ты почему остался? Янис не очень приветливый всегда был. Ты ему приглянулся?
– Э… – Иван смутился, очень уж странным вопрос был, нет, не по словам – по смыслу, по интонации хищной, у такого милого юноши странной. – Не знаю, наверное. Время покажет.
Милый замолчал, мясом увлеченный. Иван свою порцию прикончил, затоптал костер, проверил, ни искорки не оставил.
Плеснуло громко у берега в камышах, табун белый на траву вышел. Играют лошаки водные, кусаются, друг с другом сшибаются.
– А я думал, келпи только по ночной поре бегают на суше, – задумчиво царевич протянул.
– Нет, – Мил отвечает. – Они в любой момент могут выйти, показаться, ежели людей в округе нет и река-озеро, обиталище их обычное, под защитой находятся.
– Интересно.
– Не очень. Так что про Яниса? Долго ты у него гостить будешь?
– Милый, ты что делаешь? – хозяин озерный вынырнул следом за келпи у берега, отряхнул капли с лица. – Ты с каких пор мясо ешь, да еще печеное?
Ключик резко на ноги вскочил, руки за спину спрятал.
– Утро доброе, Янис, – затараторил, куда робость делась. – Не знаю, захотелось попробовать. Это вкусно. Пойду, не буду вам мешать.
– Постой, – озеро нахмурился. – Ты все еще в обиде на меня?
– Нет, зачем же….
– Не обижайся, Милый. Я разрешил Чаро приходить.
Мил улыбнулся легонько, но глаза холодными остались.
– Спасибо, Янис. Но это уже не важно.
Сказал – и с камня выступающего в воду нырнул, растворился. Юноша озерный в затылке почесал, намертво в волосах пальцами увяз, дернул сильно. Что за диво это было? Мил всегда тихий, скромный, тут такое устроил. Отвечал прямо, с ехидцей, глаз не отводил, косу не теребил. Да еще с Иваном у костра сидел, мясо с огня ел. С аппетитом.
– И давно вы тут разговаривали, царевич? – спрашивает Янисъярви, к Ивану поворотясь, хмурясь, подозревая. – О чем?
Иван плечами жмет, сам не понимает ничего. Келпи по мелководью носятся, на хозяина косятся, челками долгими трясут. Пытаются зазвать покататься, без него по лесу нельзя им.
– Да ни о чем, Романа вспомнили. Странный мальчик у тебя.
– Странный, – Янис губу нижнюю прикусил, поднял прутик, понюхал, нос сморщил. – Как это есть можно? Дымом горьким пахнет, вкуса никакого. Солью испортил.
– Насильно не кормил, – открестился Иван споро, даже головой затряс, отнекивается.
Янис только криво ухмыльнулся. Не стал царевичу объяснять, чтоб с ним стало, захоти он кого-то насильно накормить. Но поведение ключика изумляло, тревожило, не похож на себя Милый.
– Ты спал плохо, – Иван сказал, руки Яниса касаясь. – Кошмары снятся духам?
Озеро вздрогнул приметно, попал царевич не в бровь, в глазницу угодил. Сны жуткие, темные ему спать не давали всю ночь оставшуюся. Не выпускали, мучили. Кромешной тьмой пугали, звали на разные голоса, держали ледяными жгутами, казалось, под самую кожу пытались залезть, впиться, поглотить, себе присвоить.
– А ты откуда знаешь? – спросил, глянул остро.
Ивана очередь затылок чесать настала.
– Заходил к тебе утром, – бухнул все как есть царевич, – узнать хотел, как.. что… завтрак… услышал, что стонешь во сне.
– Ты врать-то научись, царевич, – Янис вдруг засмеялся. – А то уши покраснели, выдают с головой. На поприще-то государственном, поди, полезное умение. Как будешь обещать что-то, коли смущаешься.
Буркнул Иван неразборчиво, поднялся порывисто, на келпи, рядом стоящего, едва не налетел. Подпрыгнул смешно лошак водный, ногами взбрыкнул. Видать, не часто в него люди врезались, внезапно так тем более. Хохочет Янис, закатывается.
Забылись тревоги ночные, не стали Мила обсуждать. Озеро на травке вольготно вытянулся, ногами болтает, на руки щеку положил. Иван подождал немного, выспрашивает. Чем днем духи занимаются, почему келпи сами ходят, а мавки по парам только показываются. А могут ли лесные в гости под воду ходить. Янис отвечает лениво, травинку совсем по-человечески жует.
– А что за туман у тебя в опочивальне темный? – Иван прутик острогал, задумался, приготовить ли себе на ужин порцию, али шкаф волшебный его все равно накормит чем-нибудь.