Иву ветром к земле прижало, эхо разлилось. Лунный свет кругом озеро обошел, стеной защитной встал. Колокольчик Яниса на воду уложил бережно, пальцами тонкими потянулся, внутрь проник. Выгнуло хозяина озерного, колени шире развел в жажде ласки великой. Колокольчик не торопится, росинки пота выступившие с шеи слизывает, чешуйки языком щекочет. Янис смеется-стонет, за волосы распущенные ключ дергает, поторапливает. Всколыхнуло светом со дна. Иван отвлекся на сердца удар единый. Колокольчик на Яниса лег, в плечо лбом уткнулся. Двинулся осторожно, беря то, что позволено. Озеро вскрикнул, колени выше поднял. Вода кругами концентрическими пошла, пламя и свет лунный мешая. Искры видимые, белые по волосам любовников проскальзывают, вверх снопами брызжут.
Царевич камышину перед собой закусил, не помогло, в руку свободную зубами впился. Моргнуть теперь боится, пропустить хоть мгновение. Кольцо на пальце греется, недовольно посверкивает, но кто ж его слушает. Человеку не до того, что трудится оно, от колдовства защищая и укрывая.
Колокольчик затих обессиленно, с трудом уперся локтем в гладь водную, чтоб на Яниса не давить. А тот губы кусает, щурится, дышит часто, неглубоко. Мало хозяину озерному одного ключа, требует выход сила великая. Следом за братом Хрусталь подошел, склонился. Тронул благоговейно ступни узкие, поцелуями до колена поднялся, тронул бедра белые, разомкнутые. Янисъярви сызнова рассмеялся, серебром смех прошелся, огоньками рассыпался. Хрусталь на спину лег, за собой хозяина потянул. Распластался Янис на груди ключа, приподнялся, умело в себя принимая. Колокольчик, отдышавшись, даром времени не терял, Аглаю к себе привлек, в танец любовный, в ласки жаркие. Мавка жадно юношу обхватила, тянет свет-силушку, сама напитывается. Другие водницы, что послабее, приближаться не рискуют, смотрят завистливо. Знают, что крохи небольшие и им перепадут, не от ключа, так от сестры. Пузыри со дна подниматься стали, переливаются, как мыльные, что дети на дворе пускают. Хрусталь сел резко, опрокинул Яниса на спину, выгнул луком тугим, в горло открытое поцелуем ужалил. Верена себе Хрусталя поманила, в толщу водную увлекла. Нежится Янисъярви, потягивается, водниц, к нему выныривающих, легкими касаниями одаривает. Не смеют девушки к озеру подступиться. Слабы слишком, сожжет их светом безудержным. Только малые отголоски ловить им позволено, красоту умножать, век продлевать.
Ждан робко приблизился. На Яниса глядел с обожанием, но не смел, пока не позовут, подойти. На пятки сел, прядь зеленую теребит, на палец наматывает. Язычок узкий по губам прохаживается, нетерпение выдает. Улыбнулся озеро дурманно, поманил, подозвал к себе. Уложил, сам губами приник. Ждан вздрогнул крупно, в волосы Янису вцепился.
Царевич василиска отпихнул, подвинул, чтобы в штаны любопытный не лез, не заглядывал. Единожды уже царевич себя не сдержал, пролился влагой животворящей, испачкался. Да только не помогло. Не унимается тело молодое, увиденным распаленное.
После Ждана Янис водицей ополоснулся, пламенем умылся, на ноги встал. Взглядом Милого ищет. Застенчив ключик всегда был, пуще Ждана, который только в полнолуние стеснялся, за себя боялся, что не выдюжит притока силы большого. А Мил и того пуще робел.
Вода клином разошлась, ключика выпустила. Улыбается Милый странно, волосы распущенные вокруг щиколоток обвиваются, будто живые, змеями темными по воде изгибаются. Озеро поманил, охнуть не успел. Повалил его ключ, опрокинул, верхом уселся, стиснул до боли. Сквозь дурман колдовской боль сладкой оборачивается, Янис не чувствует, не видит, как от зубов мелких Милого следы глубокие на шее остаются, ногтями острыми ключик ранит, царапает. Тонкими ручейками кровь стекает, пачкает руки его черные да озерного хозяина, по воде расходится дымкой пурпурной. Всколыхнулось озеро спокойное, рябью пошло нервной. Пряди длинные зеленые вокруг горла, груди Янисъярви оплелись, держат крепко, не вырвешься. Задыхается Янис под ручками Мила, уже не силы – кровь быстро теряет. Никто не видит, как темнота с ногтей на пальцы перекинулась, к локтям стрелами черными по чешуе начала карабкаться. Открыт полностью в полнолуние хозяин озерный, позволяет ключам своим питаться от него, но только происходит странное. Пытается высвободиться Янис, но не может. Жжет его холодом лютым, высасывает что-то изнутри, будто рвет. Милый бормочет неразборчиво, глаза мутными стали, из серых бурыми.
Иван неладное не сразу почуял. Царевич руку выполаскивал, думал, что если еще раз его скрутит судорогой сладкой, то ноги окончательно ослабеют. Надо бы хоть отвернуться, да сил нет. Янис вдруг под ключиком младшим забился. Не ласкаются они, борются. Василиск встревожился, клювом закрутил, хвостом нервно по воде забил. Принюхивается, что твоя собака гончая, низкое рычание горловое издает. Духам вокруг не до того, милуются парами, тройками, сплетаются в объятиях тесных, стонами, смехом довольным воздух наполняя. Искры плещутся, луна сияет. Да только изменилось что-то невольно, холодом смертным потянуло.
Заправился кое-как царевич, ноги затекшие растер, ползком неуклюжим поближе двинулся. Василиск в камыши юркнул, только хвост и видали. Вокруг Яниса с Милом что-то растекается, не светись так, не мерцай, Иван бы сказал, что кровь то. Присмотрелся – на теле белом озера полосы темные истекают каплями густыми. Душат озеро волосы Мила густые, а сам ключ скалится, чисто зверь хищный, кикимора болотная, прожорливая. Хотел было Иван на помощь кинуться, да пламя всхрапнуло, вытянуло языки, обожгло нешуточно, предупреждая человека, что путь ему заказан. Забегал Иван, соображает скоро, что делать, как помочь. Не в удовольствии бьется Янис, от боли страдает. Поднял царевич камешек под сапог мокрый попавшийся, швырнул метко – в спину Хрусталю попал. Обернулся ключ раздосадованный, что от мавки очередной отвлекли его, нахмурился, человека увидев. Иван знаки ему подает, на озеро с Милым перстом тычет, головой трясет. Нахмурился ключ старший, водницу от себя отстранил, от тела ее освободился, поднялся.
– Ты что тут забыл, царевич? – суровым шепотом выговорил, к кромке воды подойдя. – Нельзя здесь человеку быть, пламя тебя вмиг испепелит, сожрет. Скройся…
– Не то творится, смотри внимательней! – Иван чуть не кричал, за руку юношу хватая. – Больно ему, не сладко. Мил ваш рассудка лишился, али не Мил это вовсе.
– Что несешь ты?– хмурится Хрусталь, вырываясь. – Ай! Жжется!
– Да посмотри же! – Иван за плечи взялся, насильно Хрусталя развернул.
Окаменел ключ, заморгал часто. Увидел то, о чем человек толковал, забеспокоился. Вперед скользнул, сквозь пламенные стены просочился. Брата за волосы дернул, от Верены оторвал. Зашептал на ухо быстро. Водница тоже прислушалась, бровки тонкие нахмурила. Другие не обернулись.
Хрусталь с Колокольчиком к паре сплетенной осторожно подошли, хрипы и бормотание услышали, перепугались не на шутку, сбледнули оба. Пытаются Мила в четыре руки от Яниса оторвать, а тот как силу всю у пламени через хозяина занял, отбивается, шипит. Кусается да царапается. Янис в транс впал, не дозовешься. Ломает его в припадке, то ли зовет кого-то, то ли наоборот отгоняет. Чернота до плеч уже добралась, не сплошная, узорами-потеками рваными, да все одно страшно. Хрусталь пытается его разбудить, чтоб очнулся хозяин озерный, но не выходит.
– Надо стражей звать, – Колокольчик нервно оглядывается на кровь разлитую.
Та не просто разводами по воде стелилась – письменами незнакомыми, знаками странными свивалась.
– В полнолуние? – сомневается Хрусталь, кое-как Мила оттаскивая, за запястья удерживая. – Янис без памяти, если реку позовут, то…
– Не до споров их теперь семейных, – Колокольчик возражает. – Боюсь я. Недоброе творится. Сами не справимся.
Иван с берега закричал, чтоб Мила ближе к нему оттеснили, ремень наготове из штанов выдернутый держал, показывал. Вдвоем с Колокольчиком спеленали, связали ключ обезумевший.
– Зови стражей, брат, – Колокольчик настаивает. – Пусть лучше ссора будет наново. Переживем, помирим.