Долго ли, коротко, вверх келпи стали стремиться, ускоряться. В вышине над головой посветлело, вода стала прозрачнее. Вынырнули посреди озерца незнакомого. Рваный берег, изъеденный, трава пучками растет небрежными. Край как короной валунами крупными украшен, завален. Вместо камышовых зарослей частокол осоки сочной, вместо ив плакучих, стебли орешника молодого. На крылечке у дома перламутрового, раковиной витой собранного, туманом прикрытого, сидит Ари, кончик косы теребит. Увидел гостей всплывших, заулыбался радостно, рукой махнул, к себе поманил.
– Добро пожаловать, Ярый, – озерцо улыбается, ресницами густыми трепещет, румянец во всю щеку горит.
Не приметил у него чешуек, как у Яниса, Иван, хоть разглядывал пристально, заколок, украшений тоже не видать. Только цвет волос изумрудно-болотистый и выдает нечисть, существо колдовское, да глаза большие, прозрачные, переливчатые.
– Человек, и тебе рад я, – Ари улыбнулся, кивнул.– Спешивайтесь, проходите. Откушать что изволите?
– Не до кушаний, – Ярый оборвал сурово, на землю спрыгнул, доспехом частично оброс. – Покажи источник, да двинемся обратно.
Брови зеленые нахмурились, губу озеро закусил в обиде, но справился с собой, совладал, улыбнулся светло, позвал. Обошли раковину розовую, обошли орешник разросшийся. Иван про себя сокрушается, посмеивается, что одежда мокрая скоро ему родной станет, прорастет шкурой рыбьей. Прогибается земля выемкой глубокой, воду озерную не пускает. Бьют три источника прозрачных. Синеватые, из-под камня громадного текут, на двое расколотого. Над каждым источником дубок молодой в пядь длиной листочками новорожденными шумит, машет.
– Выбирай, человек. К которой потянет, та и водица светлая. Не знаю сам, какой из них нужный, не отзывается живая вода на мое слово. Можно гадать, спрашивать, долго уговаривать.
Застенчиво Ари взор опустил, на Яра искоса смотрит, любуется. Иван вздохнул. Страж-река в землю уставился, делает вид, что нет дела ему до потуг юноши зеленоволосого. Кольнуло царевича иглой больно, под сердце попало ледком весенним – не так Яниса взглядом Ярый ласкает, не так равнодушен.
– Выбирай, царевич, – река торопит, переступает нетерпеливо. – Глаза закрой, вот склянку возьми. Тянись вперед…
Яр пузырек круглый вытащил, в ладони царевичу вложил. Дивится Иван – стекло простое, а переливается как пузырь мыльный, радужный, тепло от него расходится нежное, ласковое, как кошку гладишь пушистую. Источники неприветливые, холодные, бирюзой окрасились, проступили, льдинками засверкали. А тут четвертый из земли показался. Тонкий, едва трепещет. Вода в нем желтоватая, искорками подмигивает.
– Ты смотри, – Ари восхищается, за руку реку словно невзначай берет, прижимается, – сам вышел, даже звать не пришлось. Видать, нужна водичка светлая человеку. Яр, здорово, правда?
Молчит река в ответ, отступить пытается. Видит, что льнет к нему озеро, да только ему то без надобности. Никогда он мальчишку водного зеленокосого не хотел, а что взять пришлось в постель свою, так то лечил его, иссушенного, собой, своей силой. Пальцем не тронул, просто дозволял рядом спать. Вина Ярого в том, что не сказал вовремя Янису, понадеялся, что не придаст значения отсутствию двухнедельному, подождет озеро его светлое. Не верит ему теперь Янис, не подпускает, а Ари как с цепи сорвался, шанс свой почуяв. Просит, визиты клянчит, придумывает разное: то кошмар приснился, то ряска гуще прежнего взялась. А страж на то и страж, чтоб охранять, проверять посылы. Приходит, разбирается, от взглядов проникновенных отворачивается, от рук ласковых отступает, в объятия не дается. Губки поджимает озерцо, печалится нарочито, но не теряет надежд.
Иван к источнику малому потянулся, сосуд поставил. Сам ручеек туда прыгнул, как прядь волос отмерил – свернулась струя водная, плещется, искры выбрасывает, склянки стенки греет.
– Спасибо, Ари, – царевич голову склонил, озеро благодаря, – что пустил во владения свои.
– Может, теперь отдохнете? – с воодушевлением великим озеро предлагает, сам на Ярого смотрит. – Дайте лошадям роздыху…
– Глупости не говори, – Яр руку вырвал из пальцев тонких, – келпи отдых не нужен. Торопимся мы, Ари. Спасибо тебе большое, но поспешать надо.
– Обещай, что придешь! – вдруг потребовал юноша, ножкой притопнул. – В зарослях стонет что-то, плачет. Боюсь я, вдруг опять напасть какая, засуха смертельная. Нет у меня ключей, как у Янисъярви, некому питать меня, кроме тебя, реки могучей.
– Приду, потом приду, – отмахивается страж, идет, поспешает, к лошадям воротиться хочет. – Не придумывай, Ари. Вода у тебя чистая, играет. Рыба по дну ходит, коренья ощипывает. Кувшинки проклюнулись, огоньки баюкают. А что ключей нет – сам виноват, предлагал тебе источники воплотить, что ты мне сказал?
Не выдержал взгляда стального, глаза отвел Ари, покраснел, как человек простой.
– Артефактов нет у меня, вот и неинтересен тебе, да?
Иван бочком мимо протиснулся, без того услышал многое, понял больше. Яр его у лошадей догнал, вспрыгнул легко, в воду погнал, не обернулся.
– А что, царевич, – вдруг звонко Ари спросил, куда только робость подевалась, – правду ли бают духи лесные, что тебя Янисъярви в доме своем приветил, разрешил жить с ним?
Иоанн на келпи умостился, сосуд заветный под рубаху спрятал.
– Гость я у Янисъярви, не более, – отвечает осторожно. – Не с ним, а унего живу, не приветил, а позволил.
– Вона как, – с усмешкой злой цедит Ари. – Значит, смертный дороже стража стал. Что ж, может, будем друг другу еще полезны? Ты, человек, к озеру неровно дышишь, видел я, а Яр мне любый. Помоги мне, а я тебе подсоблю.
Иван усмешку вернул, по-новому на озеро глянул. Обдумывает слова его, с ответом не торопится. Всем выгодно предложение, да не лежит душа к коварству такому, чует, что добром не кончится.
– Увы, и хотел бы, да не могу, – цесаревич молвил. – пусть сами решают, с кем быть, миловаться. Коли меня выберет Янис – к Яру путь проще тебе станет, а может, и не так. А коли с ним озеро останется, так и вовсе ничего не светит. Ни тебе, ни мне, все в руках колеса солнечного, судьбы слепой.
– Экие вы, люди, трусливые, – Ари фыркнул надменно. – Коли передумаешь, позови меня.
Тронул пятками келпи Иван, в воду нырнул, пузырьки выпустил. Более красотами подводными не интересовался, все думал. Ничем-то мир колдовской не отличается. Ревность та же, любовь сложная, путанная. Хоть человек ты, хоть река-озеро, али дух лесной – все чувства схожие, привычные, и борьба за них такая же, разная.