Губу по-волчьи Ярый вздернул, клыки откуда ни возьмись прорезавшиеся показал.
– Проверишь на зорьке завтрашней, кровью своей проверишь. Слышишь меня, озеро?!
– Да, страж, – Янис сник, потух окончательно, слезы в глазах блеснули.
Василиск пасть раскрыл, прижался к ногам хозяина озерного, шипит на реку. Иван, в секунду первую растерявшийся, не сразу понявший, что сказал лишнего в запале злом, проговорился, о чем молчать надо было бы, встрять хотел бы, да не знает, как.
– Ярый, он не виноват…
– Стихни, человек, – река голос понизил. – Довольно! Все, что нужно, уже сказал. Кабы не кольцо Водника, живым бы не ушел! Десять плетей на рассвете, Янис. Десять серебряных ударов. При свидетелях, чтоб неповадно было. А потом зеркало спросишь, скажешь мне – все ли спокойно, правильно, али отсюда беды начались и продолжаются. Ты понял меня?
– Да, страж, – кивнул озерный хозяин покорно.
Отпихнул от себя юношу водного Яр, с отвращением огляделся. Доспехи поднял, за шлемом спрятался. Не глядя, опочивальню покинул, дверью хлопнул, тишину густую, тяжкую оставив за спиной.
Потускнела стена, вновь мрамором монолитным взялась. Ключики выдохнули, теснее обнялись. Слеза по щеке Яниса скатилась, в уголке губ осталась каплей соленой.
– Прости меня, неразумного, Янисъярви, – Иван на колени стал, склонился низко.
Промолчал озеро, отвернувшись.
========== Серебряная плеть ==========
Чаро орал до хрипоты сухой, до горла содранного. Зол был, как тысяча оголодавших чертей под замком в часовне, Баловнику за самоуправство выговаривал, честил стража младшего, на чем свет стоит поминал. Тот и сам понимал, что глупость совершил, неосмотрительно привел одно озеро к другому, да только теперь-то уж что. После драки кулаками не машут, после свершившегося не перепишешь событий, не поправишь.
Чаровник и сам себя корит, уснул крепко, пропустил момент. Засыпал с надеждой, что хозяин, с озером своим оставшийся, сможет с нареченным договориться, поладить. Вышло наоборот все. Вернулся Яр злой, растрепанный, табун на волю выпустил, зло на течении срывая. Пока суд да дело, пока Чаро выспросил, узнал, в чем суть-печаль, Ярый уже умчался. Река вспучилась, вздыбилась, едва из берегов не вышла. Вот, поди, люди удивлялись, пугались: не было дождей затяжных, а вода бурлила, пенилась, хищно наступала, порогами скалилась. Баловень винился, кручинился, руками разводил. Ирро головой качал, за кудри светлые себя с досады дергал, морщился. Один Студенец был делом занят – дно Янисъярви обходил, по протокам сновал, проверял, сторожил, наблюдал.
С собою к Ари Ярый не взял никого, не позвал с собой. Чаровник хозяина проводил, недолго думая, велел Баловнику дом сторожить, а Ирро – за рекой присмотреть, оседлал жеребца своего, к озеру помчался. На берегу Ждана застал грустного. Тот последние известия рассказал, на поцелуи напросился. Просидели до вечера позднего, пока воротились царевич со стражем. Пришлось Чаро татем за хозяином да человеком красться, от ключей таиться, подслушивать да подглядывать. Холодом лютым окатило, когда царевич в запале великом брякнул лишнее, проболтался про зеркало утерянное да им же возвращенное. Чаровник зажмурился даже, ора от реки ожидая, а услышал рык его негромкий – так и вовсе к полу примерз. Коли голоса Ярый не повысил, значит, в руках себя вовсе не держит. Наказание Янису назначенное ледком в спине отозвалось. Знал ручей неугомонный вкус плети серебряной, тяжесть руки хозяйской. Да только ему всего пять поцелуев жгучих выпало, а озерному юноше – целых десять. Не каждый выдержит…
Как мимо доспешник-страж прошагал, Чаровник за ним направился. Ярый у келпи остановился, лбом в шлеме к шее крутой прижался да так и застыл соляным идолом.
– Хозяин? – Чаро позвал тихонько, но осекся, отступил, примолкнув – вздернулась перчатка металлическая в жесте предупреждающем, остановила на полуслове.
Выругался ручей беззвучно, не знает, чем помочь, так тихо и следовал по протокам за рекой мрачной. Дома Ярый в опочивальне заперся, дверью громко хлопнул, только хрусталь на тумбе подпрыгнул. Ирро из комнаты выглянул, брови вздернул удивленно. Чаровник негромко брату все рассказал, чтоб не лез понапрасну к Яру, не схлопотал от горячего нрава. Повздыхали ручьи, понимают, что глупость глупостью, ревность ревностью, ан если и впрямь зеркало всему виной, значит, прав страж, что озеро наказывает. Не стоило дела важные замалчивать.
– Так может, забыл просто, не до того, – Ирро головой качает, в руках хлыст тонкий мнет. – Сам видел, то поссорятся, то с Аглаей случится что, потом полнолуние. Выпустил из виду, не подумал, не связал. А вот человек, конечно, оплошал.
– В чем же? – Чаро бровь удивленно поднял, хоть и согласен с братом отчасти.
– Не стоило в запале такого говорить, да при Яре тем более. Коль мил ему Янис наш, там с ним и надо было поговорить первее, спросить, выяснить, проверить, надоумить. А не так, в споре за несуществующее словами швыряться.
– Дурак человек, быть может, – Чаровник головой качает. – Я б его прогнал в шею, да только кольцо водником подаренное не простая безделушка, так просто не отмахнешься. Но прав он, зеркало, побывав в руках не тех, да еще под заклятием, может опасным быть. Артефакт древнее озера, да и сам Янис… ты ж не знаешь…
– Чего не знаю? – нахмурился Игривый, помрачнел, привык, что нет тайн от него у брата старшего.
Ручей дверь плотнее затворил, на кровать Ирро увлек, заговорил тихонько.
– Озеро как появилось – не было у него хозяина. Артефакт в нем просто лежал, никем не охраняемый. Не знал никто о том, не ведал, не посягал, ответов в нем не искал. Пока не случилось. Совет духов тогда из пяти состоял.
– Как из пяти? – перебивает Игривый, умостился на кровать с ногами, весь в слух оборотился, жадно внимает. – Четыре ж стихии главенствуют, мир творят.
– Не четыре, Ирро, – Чаровник ухмыльнулся скупо, за локон светлый ручья дернул. – Пять. Смерть – тоже стихия, мир в узде держит, не дает чаше его до краев наполниться. Поэтому было их пятеро: Огонь, Вода, Земля-камень да воздух-Ветер. И Навья. Тот, кто смертью ведал, мраком липким.
Глухо громыхнуло, в стену ударило, раскатилось дробно. Вздрогнули стражи, в коридор выглянули, прислушались. Громит комнату река, ругается, ярость выплескивает. Ирро предложил было вмешаться, но Чаровник лишь головой качнул. Не сейчас лезть к хозяину, не сейчас его утешать. Позже, когда все закончится.
– Так почему осталось четверо? – Ирро вопрос задал, устроился прямо в коридоре на полу, у стены светлой.
– Потому что власть… она не только людям глаза застит, – Чаровник рядом сел, завалился головой на колени Игривого, распластался. – Задумал Навья мир расширить, объединить. Дескать, лучше оно, если мертвые будут наравне с живыми существовать, границы не ведать. Соблазнил он всех из Совета, кого идеей, кого просто собой, кого еще чем… все в разводах темени ходили, копьями-узорами объятые. Солнце всходить неохотно стало, тускнеть, чернотой наливаться. Пока не замерло в зените слепой дырой тусклой в короне белесой. Тогда открылись врата в мир подземный, мертвый, полезли твари хищные, а за ним души припожаловали. Только живое вместе с этим умирать начало, тенями, призраками обращаться. Как увидели это хранители Совета, вмиг очнулись, испугались, что не останется мира вообще, все займет тьма липкая, неживая. Не ведаю как, знаю только, что хитростью-уговорами, спеленали Навью, силу его под корень срубили, самого в нижнем миру заточили. Неделю темень властвовала, с тех пор горы черные появились, нежилые, прорехи глубокие в плоти земной, каньоны вымершие. Вода да Ветер долго все в порядок приводили, покудова Огонь остатки тварей выжигал.
– Дак а зеркало тут причем? Янис?
– При том, что проход Навья с помощью зеркала открыл, только не знаю как. После Совет решил озеро одушевить, его стражем приставить. Да только просчитались. Так крепко привязали, что теперь Янис – это часть зеркала, потому и боятся его, стороной обходят. Есть у меня подозрение великое, коли не был бы Ярый рекой охранной, сильной, его бы отвели от Яниса, не дали им встречаться, миловаться, союз бы не одобрили. А так и присмотр и… все счастливы.